Крепдешиновое лихо

Крепдешиновое лихо

Анна Князева

Рассказы (Князева)

«Свою тетку я называла Клавой. Мы были с ней на ты, несмотря на большую разницу в возрасте. Детей у нее не было, возможно поэтому, она долгое время казалась мне молодой.

В конце пятидесятых Клава сбежала из деревни в город и вышла замуж за моего дядюшку. Однако ни образование, ни городская жизнь, ни полезные связи, которые она легко заводила, ни даже презентабельный вид не смогли «вывести деревню из девушки»[1]. Родная деревня Чистовитое, оставалась в ней до самой ее смерти…»

Анна Князева

Крепдешиновое лихо

Моей тетушке Клавдии Федотовне Селиверстовой (Левченко) посвящается.

Свою тетку я называла Клавой. Мы были с ней на ты, несмотря на большую разницу в возрасте. Детей у нее не было, возможно поэтому, она долгое время казалась мне молодой.

В конце пятидесятых Клава сбежала из деревни в город и вышла замуж за моего дядюшку. Однако ни образование, ни городская жизнь, ни полезные связи, которые она легко заводила, ни даже презентабельный вид не смогли «вывести деревню из девушки»[1 - Пословица: «Можно вывезти девушку из деревни, но вывести деревню из девушки – никогда».

]. Родная деревня Чистовитое, оставалась в ней до самой ее смерти.

Она любила вспоминать о Чистовитом и, когда вспоминала, ее говор поражал деревенским своеобразием, а рассказы – бесхитростной простотой и конкретикой. В них все было ясно и заранее предопределено, словно по-другому быть не могло.

Пока была жива ее мать, Клава к ней приезжала.

Но старуха умерла, избу разобрали на бревна и перевезли в другое место. Чистовитое разорили, от семидесяти дворов, клуба, конторы и магазина осталось несколько домов, в которых доживали свой век старики.

Однажды, за год до смерти Клавы, мы с ней поехали в Чистовитое и заночевали у дальней родственницы. Электричества к тому времени в деревне уже не было, районное начальство распорядилось обрезать кабель, сочтя Чистовитое умершим. Судьба нескольких стариков никого не волновала, их словно не было.

Поздним вечером сидели мы за столом у керосиновой лампы, пили чай и вели разговор про голодное послевоенное время, которого я не знала, поскольку тогда еще не родилась. За окошком выл холодный осенний ветер и скрипели деревья, стуча замерзшими ветвями по крыше и стенам дома.

– До двеннадцати лет я не видела поезда, – сказала Клава, не отрывая взгляда от лампы. – Мы же в Камарчаге[2 - Железнодорожная станция вблизи Красноярска.] ни разу не были.