Псионик

Так вот…  В пять лет…

– Бобби! – Мать плюхнула на стол, прямо под нос, деревянную тарелку со скоромной порцией каши, выдернув меня из воспоминаний.

– Горох, что ли…  Блевать тянет от гороха…  Сколько можно? Утром – горох…  Вечером – горох…  Я скоро буду кудахтать, как курица.

– Курицы не едят горох. – Мать сложила руки на груди, замерев рядом со мной.

– Возможно…  Не знаю. Никогда не видел настоящих куриц…

– Бобби, ешь. Ты опоздаешь.

– Просил же, не называть меня так… – Я отвернулся к окну, наблюдая, как за стеклом серые унылые капли падают из серого унылого неба на наш серый унылый город.

И это, если что, только самое начало осени.

– Какая же срань…

– Бобби! Запрещаю выражаться подобным образом! – Мать шлёпнула ладонью по столу.

– Запрещаю называть меня Бобби. Я – Борис. Лучше это козлиное имя, которое ты мне придумала, чем твоё ублюдское Бобби.

Я отодвинул тарелку в сторону, взял рюкзак, в котором лежали старый планшет с трещиной на стекле, подраный заяц Пашка с одним глазом и сверток.

В свертке был завтрак. Мать так назвала это убожество. На самом деле – кусок генномодифицированной колбасы, прилипший к куску генномодифицированного хлеба. Покупать настоящие продукты – непозволительная роскошь. Мы столько не зарабатываем. Выйду на остановку и перед тем, как сесть в школьный автобус, выброшу это дерьмо в мусорку.

– Бобби…

Я резко поднялся из-за стола, отодвинув со скрежетом табуретку, и пошел к двери, не оглядываясь.

Рюкзак тащил в руке, за одну лямку, прямо по полу.

– Борис! – Исправилась мать.

Ну, хорошо…  теперь, пожалуй, можно остановиться. Я обернулся. Она замерла возле кухонного стола, который одной половиной находился в кухне, а второй – уже в гостиной. Вот такой у нас «огромный» дом.

Выглядела мать совершенно несчастной. Уставшее лицо в морщинах, понуро опущенные плечи, во взгляде – тоска и безнадёга.

– Я тебя люблю.

 – Сказала она, хотя явно думала совсем о другом.

Наверное, снова собиралась поговорить о ситуации в школе. О моих одноклассниках. О моих мудаках-одноклассниках…  Кстати, слово «мудаки» матери не понравилось бы тоже.

Я молча открыл дверь и вышел на улицу.

Говорят, переходный возраст, пубертат и вся эта чушь – хреновое дело. Мол, подростки не могут найти общего языка с родителями. Ругаются с учителями. Бьют физиономии друг другу.