Милостью Божьей

Но последний гонорар я получила в «Советском писателе» в восемьдесят восьмом году.

– Мне тогда было четыре года.

– Вот видите! – смеюсь я.

– Можно, я почитаю вам свои стихи? Они у меня в телефоне.

Стихотворение правильное, чёткий ритм, все рифмы на месте.

– Я ещё вам прочту, вот это самое любимое.

Стихи про суицид. Нервные, резкие, чувствуется, человек пережил если не суицид, то мысль о нём.

– Это настоящее. Только не надо любить свои стихи, отпускайте их, как выросших детей, чтобы не мешали писать дальше.

– Надо же, как вы разговариваете. Я хотела поддержать вас материально, а вы ведёте себя так, словно вам это не нужно.

– Мне это действительно не нужно.

– Тогда я возьму ваши стихи бесплатно.

– Пожалуйста.

Она подержала мою книжечку и положила на место.

– И эту брать не стану, верните мои сто рублей.

– Как вам будет угодно.

И тут я будто впервые увидела её глаза. Они были, как два скальпеля.

– Сидите тут. Сколько вы сегодня продали книг?

– Одну, – зачем-то говорю я.

– Вот видите! Никому вы не нужны. Вы расстроены? Вам хочется, чтобы я ушла? Тогда вам придётся дать мне под зад коленкой.

– Мне воспитание не позволяет. Но если вы не уйдёте, уйду я.

Бродила минут двадцать с этажа на этаж и плакала.

– Что случилось? – удивляется Люба.

– Женщина одна… Говорит, я зря здесь сижу, никому не нужны мои книги…

– Да вы что! Зачем вы с ней вообще разговаривали? И разве стоит она ваших слёз!

А потом я продаю книги на четыреста пятьдесят рублей и бегу по нашему второму этажу:

– Радик! Я продала книг на четыреста пятьдесят рублей! Инночка! Коля! Люба! Я продала книг на четыреста пятьдесят рублей!

Часть I

Из осколков детства

1. До войны

Я счастливый человек, милостью Божьей… У меня было очень счастливое детство, недолго, правда. Но время вообще вещь относительная!

Вглядываюсь в осколки своего детства, разбитого войной. От одних идут тёплые лучи – солнечные зайчики, от других веет холодом и сжимается сердце.

Чаще вижу себя, маленькую, рядом с папой. Вот он ведёт меня во взрослую парикмахерскую, на ручки кресла кладётся доска, я забираюсь на неё, и заявляю:

– Постригите меня под девочку!

– Ты и есть девочка, как же тебя ещё стричь, – отвечает женщина в халате.

– Это же фасон такой! – И все смеются.

Тёплое ростовское лето, мы с папой поднимаемся по лестнице от Дона. Асфальта на ступеньках ещё нет, и я чувствую тёплую пыль босыми лапками.