Говорок

 – Ежели бы да он все дома-то сидел – помереть!..

– Что уж и говорить, бабонька: трясучая осина, а не мужик.

Выслушивая эти жалостливые соседские речи, баба Авдотья однажды ответила:

– Да ведь он, Матвей-то, добрый… Так он кажется только, что все скулит. Я ведь его не больно слушаю…

Вся улица хохотала над Авдотьей: вот так нашла добряка! То-то глупая баба! Матвей такую и подобрал себе, чтобы можно было походя ее долбить, – дерево смолевое, а не баба. Конечно, надо и то сказать, что не пьянчуга он и не озорник – это правда, но все-таки душеньку вымотает одними своими наговорами.

А баба Авдотья жила да жила, поглощенная своей бесконечной бабьей работой – и дома, и в поле надо поспеть, и огород и скотину доглядеть, а тут еще что ни год, то ребята. На что эти ребята и родятся, когда в дому непокрытая бедность? Рожали бы одни богатые бабы, им есть кем замениться, а на бедную бабу – чистая напасть с ребятами. Теперь бы вот и с рыбой этой: отстать бы Матвею от озера, а он тягается с арендателем. Конечно, Ахметов – богатеющий человек и затаскает по судам, а Матвей все ему наперекор. Когда помещик сдал Светлое в аренду, другие рыбаки мало-помалу и поотстали, потому где же тягаться с Ахметовым: сегодня кривой Ильич протокол с урядником составит, завтра к мировому, послезавтра на высидку – тут и рыбе не рад будешь.

Раз летним утром, когда Авдотья, изнемогая от натуги, стирала разное тряпье прямо в озере, с другого конца улицы подошла кучка мужиков. Впереди всех шел Судыгин, плечистый и высокий мужик в красной рубахе, за ним рыжий Маркел и несколько стариков.

Когда Авдотья увидела мужиков, у нее сердце так и екнуло от страха перед какой-то неизвестной бедой. Баба была на «тех порах» и едва разогнулась, чтоб поздороваться с мужиками.

– Авдотья, где у тебя Козьи-то Рога? – спрашивал Судыгин ласковым голосом, – богатырь любил баб и теперь с сожалением посмотрел на выпиравший живот Авдотьи.

– А куда ему деться: в избе, поди, валяется… Ночесь только с рыбалки воротился, Пал Андроныч, – ответила Авдотья, немея от страха.

– А ты опять, Авдотьюшка… – еще ласковее сказал Маркел и покачал головой. – Ишь ведь как тебя обмотало всю.

Высыпавшие из избы ребятишки обступили мать и со страхом глядели на переминавшихся мужиков.

– Эй, Матвей, где ты схоронился? – кричал Маркел, подходя к покривившемуся оконцу. – Выходи-ка, милаш, дело до тебя есть…

В окне показалась голова Матвея и недоверчиво поглядела на обступивших завалинку мужиков.