Усталые люди

Ведь она же не была так интеллигентна, и в результате я теперь хожу и вздыхаю; ничего нет для меня столь убийственно безразличного, как вопрос о том, что будут делать или думать «женщины» в будущем столетии.

Я скорблю за себя, за нее, за весь мир. Эта коротенькая, смешная история, которая даже вовсе не была никакой историей, положительно выбила из колеи все мое существование. Я был тем самыми, «самолюбивым», помирившимся со своею участью человеком, – точь-в-точь по рецепту Георга Ионатана; но нужно было только случиться этому, – и «примирения» как не бывало.

Это «примирение» была чистая ерунда. До тридцатого года своей жизни можно еще жить, утешаясь и успокаиваясь на том, что в будущем люди будут же, наконец, счастливы, но когда приближаешься уже к сорока годам, какой-то голос внутри тебя начинает говорить все громче и громче: «ты, ты, ты-то сам должен же был жить!..»

Я – какой-то одинокий звук, какая-то простая, бедная мелодия, которая требует, требует себе гармонии.

Мое психическое музыкальное ухо страдает до безумия, всегда и вечно слыша эту одинокую, жидкую, однообразную ноту, звучащую в пустынной атмосфере существования… Она была моей гармонией, к сожалению, не полной, не довольно чистой… И теперь эта одинокая нота звучит в пустыне моего существования еще большим одиночеством, еще большею грустью и заброшенностью…

* * *

(Вечер).

…Если бы это была по крайней мере хоть настоящая любовь! Но всего смешнее и невероятнее в моем несчастьи то, что я даже и не любил.

Ни ? la Ромео, ни ? la Вертер. В том-то и беда, что когда человек перевалил за тридцать лет, то даже и любовь перестает быть слепа.

Я был до жалости влюблен, а между тем глаза мои были открыты. Я видел ясно, до боли, все её недочеты, все то, что в ней становилось мне поперек дороги. Если бы я мог вернут назад мою последнюю, ужаснейшую глупость и если бы я не имел такой уверенности в том, что она любила меня… захотел ли бы я? решился ли бы я?… Не думаю.

Хотя… Да, но если бы дело обстояло так, как тогда? Нет. Я был недостаточно цельным человеком. Я это знаю. Это какая-то мучительная, болезненная, раздвоенная любовь, какое-то расщепление всего моего существа: чувства и душа захвачены, увлечены, но сознание холодно, ясно, насмешливо, – позорно озлоблено на то самое увлечение, которого я все же не в силах победить.