Лизар

Лизар

Викентий Викентьевич Вересаев

«Солнце садилось за бор. Тележка, звякая бубенчиками, медленно двигалась по глинистому гребню. Я сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась темноводная Шелонь; налево, также от самых колес, шел овраг, на дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над оврагом. В какую сторону предстояло нам свалиться?..»

Викентий Вересаев

Лизар

Солнце садилось за бор.

Тележка, звякая бубенчиками, медленно двигалась по глинистому гребню. Я сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась темноводная Шелонь; налево, также от самых колес, шел овраг, на дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над оврагом. В какую сторону предстояло нам свалиться?

Мой возница Лизар – молчаливый, низенький старик – втягивал голову в плечи, дергал локтями и осторожно повторял: «Тпру!.

. тпру!..»

– Как ты, дедка, не боишься? Ведь мы свалимся! – не выдержал я.

Я готовился услышать в ответ классическое «небось!». Но Лизар неожиданно ответил:

– Свалимся, барин, – Христос-правда, свалимся!.. Как же не бояться? Уж то-то боюсь!

– Так ты бы на дорогу съехал.

– На дорогу! Увязнешь на дороге, гораздо топко. Дожди-то какие лили! Погляди на Шелонь, – видишь, вздулась.

Вода в ней свежая, чистая, что серебрина, а нынче вон как потемнела, – всю воду с болот взяла… «Не боюсь!» – повторил он, помолчав. – Уж так-то боюсь, ажио вспотел!

Он снял облезлую шапку и утер рукою лоб.

– А ты вот что, барин любимый! Слезай с тележки да вон до того яру через кустики и дойди. А я на дорогу спущусь, кругом объеду.

Я сошел с тележки. Лизар оживился, задергал вожжами и покатил по откосу в овраг. Бубенчики закатились испуганным прерывистым звоном; тележка прыгала по промоинам, Лизар прыгал на облучке и натягивал вожжи.

– Н-но, гамыры! – донеслось со дна оврага, словно из преисподней. Тележка, увязая в глине, потащилась в гору.

Я перебрался через овраг и пошел перелеском. По ту сторону Шелони, над бором, тянулись ярко-золотые тучки, и сам бор под ними казался мрачным и молчаливым. А кругом стоял тот смутный, непрерывный и веселый шум, которым днем и ночью полон воздух в начале лета.