Прародина звука

А женщина во тьме прильнет к стеклу

и раствориться в полуночном мире,

и тело разбросает по квартире,

и к птичьему потянется теплу.

И будет жизнь искуплена вполне,

и груди, бедра, побегут, как мыши,

и станет вдвое сумрачней и тише,

не смерти поклоненье – тишине.

А филин дело не сочтет за труд,

сойдутся вместе женщина и птица,

и смутных образов возникнет вереница,

таких бесстыдных и во сне не ждут.

И выбежит нагая на крыльцо,

где мухи, муравьи, стрекозы, слизни.

И станет тихо, словно после жизни,

лишь ночь покроет снятое лицо.

Воздушные замки

Дальний лес отчужденных небес

замерзал и мерцал, как вокзал.

Я мечтал и избыточный вес

ощущал, как холодный металл,

но дыханье земли и накал

воспаленных под кожей костей

тяготили меня, я летал,

как воздушные замки детей.

А воздушные замки летят

без затей и энергозатрат,

я мечтал возвратиться назад

в полуночный запущенный сад,

или в лес на вершине горы,

или в спальню, где слепнут миры

одуревшей от сна детворы,

ожидавшей под елкой дары.

Мы летали без права и крыл,

но никто ничего не забыл,

а воздушные замки летят

и уже не вернутся назад.

Крымская ночь

И сызнова все – переулок, дома,

и ночь, и в трех метрах ни зги,

и губы оближет косматая тьма,

потупившись, смотрит в зрачки.

Казалось, распахнута южная ночь,

вся настежь, но сжата в кулак,

и нужно себя десять раз превозмочь,

чтоб сделать единственный шаг

к развязке.

Идешь по булыге кривой,

молчишь, чтоб вконец онеметь,

идешь вдоль забора, овчарки цепной,

в конце переулка мечеть.

И чувствуешь, как расширяет зрачки

густой переливчатый лай,

и чувствуешь камень и холод руки,

и ночь, и дорогу на край

молчанья, где сходят с ума,

волнуешься, пробуешь вспять,

но сызнова хлынут под ноги дома

и нужно идти и молчать.

Цирк

Убежали трапеции вверх

без гимнасток – они улетели,

падал ржавый обугленный снег

на пустые сырые шинели,

на дома, на постели детей,

на глаза, на стеклянные груди

спящих женщин, средь ям и сетей

ждущих ласки.

Преступные судьи

тоже спят, но гудит шапито,

а артисты вчера улетели.

Я на улицу выйду в пальто

или в чьем-то оставленном теле.

Это цирк или сон, или суд

над безгрешными вкупе с рабами

спящих женщин. Другие придут

и не вспомнят, что сделали с нами.