Посреди бела дня

в боли нет юдоли

лишь липкое вечное время

непоколебимое обгорелое

лишь день

и минута

и пища

хлеб насущный

по всем углам

тут и там

тут и там.

твой дом – не храм.

там – лишь хлам

и хлеб насущный

вовсе не нужный

но здешний

но твой

вот и ешь

вот и пой

закрывай за собой уходя

дверь в воскресение

утром

чтобы не налетела мошкара

и всё выдувающие сквозняки

они любят без спросу ходить

кого не надо будить.

что ещё делать?

лежать

ждать

запасаться на зиму

холодами-морозами

портреты маслом

срывать со стены

как листики календаря

как бы ни любил

как бы ни ждал

пусть летят на юга

дорога долга?

не смею задерживать

не провожаю и не прощаюсь

даю себе установку –

напевай колыбельную

ведь вечер отныне

и песня не будет кончаться

слова сцепятся друг с другом

и заблестят

слезинками на стекле

собственных твоих глаз

сонных

от убаюкиваний сиих

замироточит старый шкаф

на зеркале мельчайшими капельками

выступит кровь

по всей его нескончаемой поверхности

часы выйдут из комнаты

в обиде

и больше никогда не придут

и не будут бить

прольётся из тарелки суп

звякнет об пол ложка

треснет мирно стоящий стакан

опять убирать

блядские эти чашки-плошки

начисто перемывать

жизнь на такую хуйню

по невыгодному курсу разменивать

опять

ужасно тяжко вставать

теперь понятно

какое же солнышко молодец

каждый день туда

и обратно – в колодец

каждый день туда

и обратно – в колодец…

а я только поднялся –

весь мир покачнулся

и пол под ногами трещит

того и гляди провалится

прямо подо мною

а там – тёмный лес

тёмный лес

тёмный лес…

так я снился себе еженощно

и неизменно

ходил за собой по пятам

хоронился и шкерился

чтоб не заметил себя

ужасно боялся оглянуться

вдруг и там за собою

я тоже иду

по пятам?

у этого всего

должен быть

несчастливый конец:

помрёт молодец

сломают меч-кладенец

вывалится из гнезда птенец

и пиздец.

потому и лежу

тихо и смирно

и гляжу в потолок

как в последний раз.