В темноте

Свет разрушает рожденную ночью легенду.

– Ты о чем?

– Я говорю про историю Амура и Психеи. Все самое прекрасное для них пришло из темноты.

– Любовь не может жить без настоящего доверия:

Она его сейчас разбудит, и он исчезнет, словно сон.

Его искать Психея будет среди племен, среди времен.

…И вечный смысл седого мифа в моей пульсирует крови:

На свете нету слаще мига, чем заглянуть в лицо любви!

Забыла, кто это написал. Нужно будет еще раз покопаться в интернете.

– Уже светает, как тихо. Каждый раз так получается.

Наши выстраданные ночные планы остаются нереализованными. Они не годятся для дневной жизни. Восходит солнце, и все разрушается. Стоит ли тогда мучиться и не спать?

– Наверное, у меня сейчас некрасивое лицо. Даже не хочется смотреть на себя в зеркало.

– Перестать, выглядишь очень мило. Ты сейчас похожа на пушистый одуванчик.

– Тебе не нравится моя новая прическа? Наверное, глупо с моей стороны стараться выглядеть моложе своих лет…

– Знаешь, жизнь научила меня ценить то, что есть сейчас.

Так гораздо лучше. Между прочим, это «сейчас» – вся сегодняшняя жизнь. В ней есть вечные ценности – наша с тобой любовь тоже. Поэтому я считаю себя счастливым человеком.

Сколько помню, всегда увлекался античными мифами. Моей любимой книгой в детстве были «Легенды и мифы древней Греции» Н. А. Куна, которую читал запоем бессчетное количество раз. Потом в руки попало издание «Метаморфозы» Луция Апулея. Интерес к автору возник после пушкинских строк «Евгения Онегина»:

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал,

Читал охотно Апулея,

А Цицерона не читал…

После такой рекомендации мне тоже захотелось с ним познакомиться.

Из прочитанного больше запомнилась история Амура и Психеи. С Амуром, богом любви, все казалось более или менее ясным. С Психеей, греческое имя которой означало «душу», «дыхание», получалось сложнее. Она была простой земной женщиной, и ей еще только предстояло ради любви пройти путь испытаний, даже спуститься за живой водой в подземное царство мертвых. Психею в античном искусстве часто изображали в виде бабочки.

Когда спустя много лет оказался в Ленинграде, то сразу отправился в известный всем старый Летний сад. Дело было в октябре, и с вековых деревьев падали желтые листья. На этом ускользающем осеннем фоне обнаженные мраморные статуи одновременно очаровывали и вызывали тихую тоску. В этом мире все проходило, как в нашей собственной жизни, и даже такое прекрасное тоже не было вечным.