Тушите свет

– Что это значит, «ему это нужно»? – спрашивал я самого себя. – Ему на земле ничего не нужно, он навсегда теперь избавлен от угнетающего живых тайного страха бесследно исчезнуть вместе с дымком из трубы крематория. И так скоротечна людская память? Лишь след на тропинке, он зарастёт полынью с бурьяном, а в лучшем случае застынет на библиотечной полке.

Но мало что мне внушало столь жгучую и разрушительную тоску, как эти могильники в переплётах.

Столько надежд, заветных дум, тайных страстей погребено в этих торжественных саркофагах, в их уважительной тишине.

Кончилось тем, что я избегал входить в эти достойные храмы. С таким воспалённым воображением лучше держаться от них подальше.

4

В том, что трудней всего на свете договориться с самим собой, я убеждался неоднократно.

Спор с оппонентом можно прервать, сославшись на выдуманную причину, хотя бы – на недостачу времени.

Спор со своей бессонной памятью – она и становится в зимние ночи нашим единственным собеседником – длится до конца наших дней.

Его неуёмность неистощима.

Естественно, больше всего дискуссий у нас вызывал институт государства. Запомнил и понял я только то, что государство родилось из нашей неприязни к свободе, что нам без свободы и легче и проще.

Мог ли стерпеть я подобный глум? Лучшая пора моей жизни пришлась на окаянные годы угрюмой деспотической власти, и литератору, не лишённому самых естественных амбиций, было непросто понять, что делать. Строчить добросовестные диктанты под неусыпным оком цензуры было бессмысленно и унизительно.

Писать, сознавая, что ты похоронишь своё новорождённое дитя до лучших времён, невыносимо. Да и дождёшься ли ты при жизни лучших времён? Надежд немного. Как знать, возможно, они окажутся ещё того хлеще, и будет ли надобность в том, что родил и держал на цепи?

Скорее всего, сбережённые строки пожухнут, выцветут и скукожатся. Каждому овощу свой сезон.

5

Две трети своей литераторской лямки я терпеливо вёл дневники. И мой постоянный собеседник всегда издевательски замечал, что это сомнительное занятие.

Само собой, при большом желании можно назвать эти отчёты трогательными, а можно и фыркнуть – экие девичьи фигли-мигли.

Но есть ещё жгучая потребность не дать своей жизни уйти в песок, остановить летучие дни, приколотить их к белой бумаге…

Мне не было и пяти годков, когда я сказал, что буду писателем, уверился, что цену имеют только две вещи – перо и бумага, только они. Что больше мне ничего и не нужно.