Горон. Отель

Он пишет так, чтобы мы могли ощутить энергию звука и стопы, еще до того, как они сложатся в образ:

Будто лев,

Цирковой и косматый,

Что чует свободу

Меж прутьями,

Стоя в клетке,

Вынюхивал

Верхние ноты,

Тонкие запахи:

Мяту,

Корицу,

Плющ.

Каждый звук

В этой черной,

И синей,

И серой,

И сущей,

Что после сгорит в кармин,

В еще одну горькую астру

Угрюмого дня, —

Принимал

За свидетельство,

Знак

Твоего

Присутствия.

Таковы острота, пряность и цвет состояния, но они могут быть поняты только будучи проводимыми этими ритмами. В его любви есть особый вкус, этот немногословный лиризм перенаселен нечитанными прежде ощущениями. Горон не сентиментален, но поэтически нервен, жаден, напряжен, и потому чаще находит животную, биологическую метафору.

Бродский писал о том, что у всякого поэта есть свой собственный излюбленный идеосинкратический пейзаж.

Горон, пока еще чистейший лирик, видит идеальный пейзаж таким образом, что главным его показателем является пустота, поскольку с населенностью людьми, строениями или перспективами он не должен резонировать:

Эта долгая страсть —

Все равно что зависимость,

Личная форма риска,

Драма бабочки и огня.

Или:

Останься со мной.

Здесь, в этом городе,

Есть все, что нам нужно.

Никаких людей,

Никакой смерти —

Лишь звезды,

Чьи падшие души пьем,

Принимая их за росу

После ночи любви.

Драма бабочки и огня, Эрос и Танатос – это и есть то главное, о чем пишут и будут писать всегда. Ритмы и образы, в которых эта тема разрешается в стихах Евгения Горона, представляют собой свидетельство совершенной новизны его таланта.

    Елена Пастернак

Персонаж

Никакого трагичного персонажа,

Лирического героя,

Как, собственно, и геройства,

В сказанном ниже

Нет.

Да и быть не может.

Прочитай и представься,

Пожалуйста,

В этот хотя бы раз

Уже только собой.

Выпускай из себя

Этих гладких

Жеманных мальчиков,

Восстающих из красоты:

Свежих,

Срезанных, как цветы,

Вид которых —

Отнюдь не щедрая радость глаза,

Но попытка заполнить пустошь

Тех самых глаз.