Повесть и два рассказа. Накануне кризиса

– Я напомню, несколько раньше Ницше выступил с тезисом сверхчеловека, которому чуждо сострадание. Отвратительно. Вина, сочувствие, сострадание к погибающим – страшная болезнь. Человек винящийся очень болен, поскольку свою слабость и беспомощность в мире еще и возводит в достоинство, в добродетель и, тем самым, «величается над животными». Такая странная логика, казалось бы, из сходных посылок. В первом случае человек радикально отличается от животных, устанавливает право своего господства, но и призывается к ответственности, к состраданию… В другом – человек уподобляется животным, стремится вновь открыть в себе животные инстинкты… Сознание европейца начинает двоиться.

Здесь, пожалуй, главная проблема всего столетия: «кто», и даже «что» для меня, для нас другой человек? Человек другой веры, культуры, расы, пола, возраста, достатка, здоровья? Тем более, если он поселяется на соседней улице, а то на одной лестничной клетке. Мы видели, что в первобытной культуре в так называемых «стратегиях выживания» можно найти структурированные решения подобных вопросов. Означает ли это, что архаичные небольшие меньшинства лучше защищены, чем индивидуализированные большие технологичные сообщества? Будем смотреть. Еще есть вопросы?

– Скажите, пожалуйста, а вы не родственник Розанова?

Слушатели засмеялись.

– Не родственник, просто однофамилец. До свидания.

Розанов сложил бумаги в папку и вышел из аудитории своим обычным твердым шагом. На экране мобильного телефона высветился непринятый звонок жены, потом сообщение.

Он спустился на два этажа, открыл потертую безымянную дверь.

– Надежда Сергеевна, я позвоню?

– Конечно, Василь Васильевич, десять центов минута. Сухая прокуренная женщина в очках сидела у компьютера.

– Главный не пробегал?

– Машина на месте. Заварзин прибыл.

– Алло, Маш, ты звонила?

– Вася, очень хорошо. Ты с мобильника?

– С городского.

– Очень хорошо. Васечка, Димочка нам дарит машину.

– Какую машину?

– Свою, «Жигули». На которой, он нас возит.

А себе покупает новую, иномарку.

– Зачем нам машина, Маш? – Розанов поморщился.

– Будем ездить на дачу. Ты забыл наш разговор осенью. И мои ноги.

В голосе жены наметились требовательные интонации.

– Маш, мы можем и дальше ездить на том же Диме, причем на иномарке; он, по-моему, не возражает.

– Ты же говорил, что тебе самому неплохо выучиться… Если ты получишь права, мы будем свободнее. Дима ведь не работает у нас шофером со своим транспортом.