Мальчишка-командир

У ног Петра Исидоровича лежал вещевой мешок, а сильной рукой с тщательно подстриженными ногтями Петр Исидорович держал ствол обшарпанной винтовки со штыком. В другое время Аркадий давно уговорил бы отца дать ему подержать винтовку, но сейчас мальчику было не до этого. Не сводя глаз с отца, словно пытаясь наглядеться надолго вперед, он помимо своей воли видел и слышал, что происходит вокруг.

В воздухе висели плач и стон. Один совсем молодой солдат, высокий, в короткой шинели, идя рядом с плачущей женой, не выдержал, сомлел – закатил глаза и опустился на брусчатку.

Парня тут же отнесли к порталу собора в тень, а его жена, повязанная ярким праздничным платком, стала еще громче плакать и кричать:

– Не пущу, нечего тебе там делать!

«Там» – это она имела в виду войну.

В полу шинели другого солдата, лет тридцати, с расчесанной бородою, вцепились двое детишек – стриженный под горшок мальчик и девочка в сарафанчике. Мальчик скрутил жгутом край шинели и повторял:

– Папка, идем домой! – и напрягался в надежде сдвинуть отца с места.

– Да нельзя мне уходить, Петюня, – виновато отвечал отец. – Вишь, какое дело – немецкий, значица, царь обидел нашего. Вообще-то они братья, но немецкий, вишь, перестал нашего уважать… – И слезы блестели в его бороде. И было непонятно: а где же у этих ребят мать?

А на другом конце площади крики сливались с конским ржанием. И Аркадий увидел, как двое солдат местного гарнизона, которые явно не собирались уезжать на фронт, тянут за узду высокого белой масти жеребца, а старуха за ту же уздечку тянет коня к себе, крича:

– Не дам родимого кормильца!

Конь испуганно ржал и косил на хозяйку синий, налитой кровью глаз, словно прося не отдавать его солдатам.

– Папа, скажи, чтобы они отпустили коня, – взмолился Аркадий.

– Коня ведь тоже берут на войну, – глухо ответил отец, обнял сына свободной рукой за крепкие, еще не развитые плечи и повернул лицом к себе. – Я вот что хочу сказать: ты теперь единственный мужчина в доме…

– Но ты же скоро вернешься, правда?

– Я постараюсь.

Но пока меня нет, носи воду, коли дрова, не жди, пока тебя попросят. Все равно, кроме тебя, эту работу делать некому. Береги маму – она теперь единственная кормилица… Не позволяй обижать сестер… И как только появится свободная минута – пиши мне. – И он отвернулся, выпустив плечи сына, и закашлялся, будто ему в горло попала мошка.