На Париж

 – «Да сам-то ты, князь, – говорит Шишков, – думаешь ведь иначе? Почему же ты не настоишь на своем перед государем? По твоему сану и твоим подвигам он уважил бы твои советы». А Кутузов на то: «Представлял я царю мои резоны, но он печется о благе не своего только народа, а всего человечества, и совсем опровергнуть его в этом пункте никакой логики не хватает. Да еще, признаться, ангельская доброта его меня обезоруживает: когда я привожу ему такие доводы, против которых спорить невозможно, он, вместо всякого ответа, обнимет меня да поцелует.

Тут я заплачу и во всем уже соглашусь с ним».

Рассказ Шмелева нас всех растрогал, даже Аристарха Петровича.

– На месте Кутузова, – говорит, – я тоже не устоял бы. Будь мое здоровье покрепче, я и сам, пожалуй, поехал бы в армию…

– Перестань, ради Бога, перестань! – жена его перебила. – И без тебя там довольно людей помоложе.

– Так за себя, папенька, меня пошлите! – вызвался Петя.

– И дядьку Мушерона с собой тебе дать, чтобы спать укладывал?

Петя губы надул.

– Точно я еще маленький!

– Погоди годика три-четыре, – говорит Шмелев, – тогда тебя, быть может, и пустят со мной. Андрей Серапионыч – другое дело: пороху уже понюхал…

– И в Березине выкупался! – с задором Петя подхватил.

Все взоры тут на меня обратились, и мне неловко стало: сколько ведь таких же юношей русских идет спасать Европу от изверга рода человеческого, а я сижу себе дома за печкой…

– Да что ж, говорю, – я хоть сейчас готов идти опять…

Матушка мне договорить не дала.

– Ну, ну, ну! И думать не смей. Хорошо еще, что пуля в плечо, не в грудь угодила; то и жизни бы решился.

– Рука Всевышнего на сей раз пулю отвела, – говорит о. Матвей, – дабы матери ее сына-кормильца сохранить. Хоть умирать за отечество и отрадно: «Duke est pro patria mori», – сказал некогда еще язычник Гораций; но от судьбы своей никому не уйти: море житейское тоже подводных камней преисполнено…

– То-то вот и есть, – подхватил Шмелев. – Простите, Аристарх Петрович, что выскажусь прямо.

Благодаря только вашей доброте, молодой человек имеет кусок хлеба. Будущности же у него никакой впереди. А на войне он может выдвинуться; плохой солдат, что не надеется стать – не говорю: генералом, а хотя бы майором…

Тут Петя руку к виску приложил и ногою шаркнул:

– Здравия желаем г-ну майору!

– Экой сорванец, прости Господи! – говорит о. Матвей. – Sunt pueri pueri, pueri puerilia tractant.

– А по-русски это что значит, батюшка? – спрашивает Петя.