Пентархия Генералиссимуса

Пентархия Генералиссимуса

Владимир Хрулёв

Со смертью Сталина наступила эпоха развенчания культа личности Вождя Никитой Хрущевым, в которой сам развенчатель не кажется героем времени, тогда как он единственный, но всё ещё трепещущий перед его именем. Вождь оставил след у всех в сердце и душе.

Пентархия Генералиссимуса

Владимир Николаевич Хрулёв

© Владимир Николаевич Хрулёв, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

1

Где-то невдалеке шелестела городским утренним шумом столица.

Сквозь окна доносились голоса в крик командиров сводных батальонов и полков, выстроившихся на Красной площади, готовые к параду Победы. Генералиссимус стоял у окна и рассматривал внутренний дворик первого корпуса Кремля. Дворик был пуст и немного запущен в военные годы, дни и месяцы – не засаживалась цветами клумба, не убирался в зимнее время снег, а из под снега вытаяла брошенная мебель и другой непонятный хлам. Дождь лил не переставая, шумели водосточные трубы, потоки воды, вырывающиеся из них, выбивали углубления под собой и оставались долго не замеченными службой бытового хозяйства и озеленения капитана Кузнецова, когда то чемпиона Советского Союза по фехтованию.

Генералиссимус поморщился от неприглядного вида, не ужасного, но всё же не порадующего глаз ни Черчиллю, ни Рузвельту, если бы они очутились перед окном его кремлёвской квартиры или в этом узком коридоре, напоминающем купейный вагон поезда, где три комнаты с окнами на арсенал, соединены анфиладой через двери между собой, а коридор скорее был предназначен для случайных посетителей, охраны и редкой прислуги.

Куранты пробили вкрадчиво полчаса десятого и стихли, оставив шум дождя праздничному городу и опустевшим улицам вокруг Красной площади, где люди спресовались под ненастьем на бетонных трибунах и ждали появления Его, как явления. Ждали и знали точно, что он появится.

Из первой комнаты, ближней ко входу, которая было похожа на приёмную, гардеробную и личную служебную Николая Сидоровича Власика, всё вместе, вышел сам генерал и спросил с любовью:

– Носочки шерстяные одели, Иосиф Виссарионович?

– Шерстяные, шерстяные.

 – Ответил Генералиссимус подчинительным тоном, словно строгому отцу. – Конечно.

– И телогреечку не забыли?

– Так с тобой же и одевали.

– Хорошо, хорошо. И плащ этот уж больно хорош, Иосиф Виссарионович. «Большевичка» шила и не хуже английского этот плащ получился, совсем не хуже, а даже лучше.