Избранное

Тематически его стихи монолитны («Земля и небо, жизнь и смерть»), поэтому обозримое литературное наследие А. Л. Решетова не являет дифференцированных так называемых периодов творчества. Решетов вообще представляется мне птицей, вдруг заговорившей по-русски и в рифму. Как Пушкин и Мандельштам, Решетов создаёт свою поэтическую судьбу, не летопись её, а плоть и кровь поэзии, языка и культуры. У него каждое стихотворение – это духовный, нравственно-эстетический поступок поэта, гражданина, мужика.

Решетов был равнодушен к поиску и оценке своего места в истории литературы. Он – интуитивно – находит и определяет своё место в общенациональной трагедии («Я сын врага народа») и в литературе («Тень стихотворца/Тенью кружки/Пьёт участь горькую свою»).

    Юрий Казарин (2008)

Одинокая, но не эгоцентричная личность автора этой книги если чем средь человеческого множества и выделяется, так это пожизненной преданностью слову и выстраданным пониманием того, что собственными стихами поэт творит не литературный свой образ, но самого себя.

В стихах А. Решетова не слово первично, а характер. Вот почему при всей традиционности и обычности оно не воспринимается банальным. Здесь за словом, повторим, – судьба души. Путь и тайна. Поэзия стала для поэта школой самообладания. Не в смысле самообуздания, а в плане самоосуществления, самообретения. Следования своей – в радостях и бедах, в поступках и чувствах – природе.

    Леонид Быков (1995)

Творческий масштаб Решетова позволяет без натяжек размышлять о нем в контексте общих проблем русской культуры. В его поэзии и творческой судьбе с фундаментальной простотой выразились ее узловые конфликты – искусства и жизни, эстетики и этики. Он глубоко усвоил этический максимализм русской культуры, и эстетические конфликты его сознания коренятся в неразрешенной, точнее – неразрешимой, этической проблематике, унаследованной от русской литературы XIX века.

<…> Его драматически напряженный и художественно сосредоточенный поэтический мир имеет далеко не местное значение. Это крупное явление русской поэзии последних десятилетий. Явление, оставшееся непрочитанным, неузнанным. <…> Один из немногих он не поддался двусмысленности, скрытой в эпохе. Его осенняя тишина была слишком громкой на общем натужно бравурном фоне.