Виршалаим

Видишь, тебе пятнадцать. И губы сини.

Ты за глаза – «королева анорексии»,

«Та, кого и могила не вразумит».

Патлы на палке тела – бурое знамя.

Ты уже куришь, но мама в лицо не знает

Этих твоих закадычных-то «данхил-блу».

Мама гордится: у Юли дневник – в пятёрках.

Помнишь ли алость чернильных кровоподтёков?

Помнишь: школьное диско, а ты, в углу

Сидя, терзаешь рукав на лохматые нитки?..

Вот тебе скоро семнадцать: ты – автор книги

Детских таких, обжигающих дёсны, стишков.

Ими плюёшь ты со сцены – так получилось.

Первый сборник – о, воплощённая чинность!

Каждая буква – незримо кровящийся шов.

Первый сборник… Следом второй et cetera.

Ты, как лимон, вытекаешь из толстой цедры,

Горькой цедры, защитной своей кожуры.

Третья осень встречена на свободе;

Детка, тебе девятнадцать и ты – в субботе.

Полночь оттенка рождественской мишуры.

Эх, на свободе. Ты вызволена из рабства.

Боже!.. К чему это «здравствуй», пустое «здравствуй»

Мне, что срок отмотала и – вон из игры?.

«Здравствуй, контур тебя. Вечнополый контур, который…»

Здравствуй, контур тебя. Вечнополый контур, который

Прежде цвёл изнутри – глупоглазой, как дети, мне.

Сброшен лиственно, пёстро наследным принцем конторы

Ворох милых лохмотьев. Не мой ты, и этим – нем.

Мы с тобой (кисло-властным в лести и раболепстве) —

Двое тех, что внезапно навеки бессильны вдвоём.

Я молчу: всё смешалось в детском моём королевстве;

Ты молчишь – самой сутью, что прежде звенела в твоём,

Что звенела сиятельным гимном святых колоколен,

Враз под корень срубленных на потеху людью?…

Ты, гляжу, – на коне.

Чтобы – в разные стороны, чтобы – adieu, adieu;

Чтобы ты – туда, где однажды тебя коронуют,

Где воссядешь на трон, деловито и скучно сопя.

Эх, в седло бы!.. Улыбка натянута, словно леска.

Нет коня мне. Пехотою ухожу в королевство,

Где под хохот Судьбы сжёг ты душу, тебе родную, —

Ухожу в себя.

Человек-сталь

Если

имя тебе —

«человек-сталь»,

То не стони, когда ковать тебя станут;

В грязь упавши ничком, из неё восстань:

Звёзды Вселенная в очи твои уставит.

Кости расплавит в лаву лиловый пыл,

В зеркало вечности

боль закалит

душу —

Тот не сыщет неосилимой тропы,

Кто в присутствии Бога назвался идущим.