Курортный муж

Вы, конечно, удивлены, что я ругаю Италию? De gustibus, сударь мой, non disputandum est[1 - О вкусах не спорят (лат.).]. Вы, может быть, художник или, Боже избави, поэт? Тогда вам и книги в руки по части «Авзонии прекрасной». Но я, батюшка, статский советник, кавалер и домовладелец, а кроме того, откровенный человек. И, как таковой, говорю еще раз с полною искренностью: Черт бы ее побрал. Страна порядочная, comme il faut[2 - Как полагается (фр.).], не имеет права иметь так много синего моря, столько солнца, столько гор… в особенности гор.

Коли нужна тебе живописная возвышенность для декорации – воздвигни парголовский Парнас, Воробьевы горы… что-нибудь этакое, чтобы мило, благородно и неутомительно. А то – эвона каких дылд наворотили! А вы изволите видеть: я мужчина сырой комплекции. И, наконец, у меня катар желудка, одышка, приливы к голове. Шея короткая, а дело известное:

Те, у которых шея коротка,

И жить должны на свете покороче!

Кондрашка ходит за мною по пятам незримым спутником. Куда я, туда и он-с!

Вы, конечно, недоумеваете: откуда и зачем столь благополучный россиянин, как ваш покорнейший слуга, очутился здесь, под демоническою скалою, с которой только бы орать какому-нибудь Тартакову или Яковлеву:

Проклятый мир!

Презренный мир!

Несчастный, ненавистный мне мир!

Я разделяю ваше недоумение.

Я тоже не знаю, зачем здесь. Зовите меня вандалом, я это имя заслужил, но какую-нибудь московскую Плющиху, какие-нибудь питерские Пески я предпочитал, предпочитаю и по гроб жизни своей предпочитать намерен вашей голубой средиземной волне, вашему Везувию, похожему на солдата, который спьяна никак не раскурит свою трубку, вашим прославленным лиловым островам в дымке синего тумана.

Зачем же я здесь?

Затем, милостивый государь, что я – муж.

Слово «муж» имеет во множественном числе две формы: «мужи» и «мужья».

Первые суть мужи славы. Вторые – мужья своих жен.

Участь первых – Капитолий. Вторых – башмак.

Первым ставят памятники. Вторым ставят рога.

Первых венчает история.

Вторых – священники.

Первыми гордится человечество. Вторыми помыкают даже горничные их собственных жен.

К первым обращаются в звательном падеже: «О, доблестные мужи!»

Ко вторым: «Э-эх, господа мужья!»

О первых вещают миру Тациты, Несторы, Нибуры, Костомаровы. О вторых – Казановы, Арман-Сильвестры, Боккаччио, Поль де Кок и пр., и пр.

Я муж, милостивый государь! – и, конечно, если вы меня размножите, из меня выйдут не мужи, но мужья.