Человеческие поступки

Ты сказал, что совсем не обижаешься, и поторопил ее. Она улыбнулась, обнажив слегка выпирающие зубы, из-за которых выражение ее лица – как при неловкой ситуации, и даже когда она, чувствуя вину, выдавливала улыбку, – казалось немного шаловливым.

– Ну тогда я только начало посмотрю и тут же вернусь.

Оставшись один, ты уселся на ступенях лестницы перед входом в школу. На колени положил учетную книгу в грубом черном переплете. Через спортивные брюки ощущался холод бетонной лестницы. Застегнув на все пуговицы куртку спортивного костюма, ты крепко обхватил плечи и скрестил руки на груди.

Гибискус, три тысячи ли, прекрасные горы и реки

Ты замолкаешь, уже не поешь вместе со всеми. Снова и снова повторяешь слово «прекрасная», и в памяти всплывает входящий в него знак ?, который ты выучил на уроке иероглифики. Он состоит из множества черт, и сейчас ты вряд ли сумеешь написать его правильно. Что имеется в виду – горы, где растут прекрасные цветы, или то, что горы прекрасны, как цветы? На иероглиф наплывают кусты мальвы.

Высокие, выше твоей головы. Те, что цветут летом в уголке вашего двора. Ты закрываешь глаза, хочешь как следует представить длинные прямые стебли, а на них – распускающиеся бутоны, похожие на белые тряпичные розеточки. Прищуриваешься и видишь гингко, по-прежнему качающиеся на ветру. Через эту ветряную завесу пока не пробилась ни одна капля дождя.

* * *

Гимн закончился, однако гробы, видимо, еще не успели разместить как следует. Сквозь шум толпы прорывается чей-то приглушенный плач.

И, видимо, чтобы заполнить тягостные минуты молчания, женщина у микрофона предлагает спеть народную песню «Ариран».

Любимый, что оставил меня,

Не пройдет и десяти ли,

Как почувствует боль в ногах.

Рыдания смолкают, и снова раздается голос женщины:

– Давайте помолимся за любимых, ушедших раньше нас.

Гомон, в котором смешивались тысячи людских голосов, разом стихает, и ты удивляешься неожиданно гулкой тишине, нависшей над центром города. Вместо того, чтобы молиться, ты встаешь.

Сунув в подмышку учетную книгу, поднимаешься по лестнице к приоткрытой двери школы. Достаешь из кармана брюк марлевую повязку и надеваешь ее.

Жгут свечи, но эффекта никакого нет.

Ты входишь в спортивный зал, где раньше занимались дзюдо, и морщишься от ужасного запаха. Погода портится, поэтому кажется, что уже наступил вечер. У входа стоят гробы, уже прошедшие траурную церемонию, а у широкого окна лежат тридцать два тела, накрытых белой тканью.