Два товарища

Сегодня его продукция пользовалась небывалым спросом. Гошка тоже решил запастись новинками фотоискусства. На всякий случай. Он вынул деньги.

– Дай.

– Все, – сказал фотограф, – пива нет, ресторан закрыт. Осталась одна пачка – самому пригодится. Я тоже сдаю.

Вышел толстый учитель в чесучовом пиджаке и неожиданно тонким голосом сказал:

– Заходите.

Все пошли. В коридоре фотограф догнал Гошку и тронул его за рукав:

– Четвертной дашь?

Раздумывать было некогда, Гошка сунул ему двадцатипятирублевку. Рассаживались долго.

– Вдруг чего, дашь мне сочинение, – сказал он.

Гошка не ответил. Ученики завороженными глазами следили за учителем, пухлые пальцы которого слишком медленно разрывали пакет. Но вот он написал на доске первую тему, и Гошка облегченно вздохнул. «Молодая гвардия». Эту книгу Гошка знал хорошо.

Всего было четыре темы. Фотограф долго думал, на какой из них остановиться, и не остановился ни на одной.

– Слышь, дай мне Тургенева, – шепнул он Гошке.

– Полсотни, – сказал Гошка.

– Я ж тебе за двадцать пять.

– Подорожали.

Фотограф помолчал, подумал, но пятьдесят рублей пожалел. Он заглянул в Гошкину тетрадь.

– За два одинаковых сочинения оба автора получат по двойке, – глядя в потолок, сказал всевидящий учитель.

Гошка отодвинулся. Фотограф почесал в затылке и – делать нечего – взялся за сочинение. Некоторое время молча скрипел пером, потом ткнул Гошку в бок:

– Слышь, как пишется «патриот» – через два «т»?

– Пять рублей, – предложил Гошка.

– Шкура, – сказал фотограф и обиженно отвернулся.

В начале июня неожиданно приехал досрочно демобилизованный Аркаша Марочкин. Уезжал простым человеком, а вернулся ефрейтором. Привез Аркаша матери подарки: полушалок чисто шерстяной, отрез на платье и еще кое-чего по мелочи. Было чего рассказать. Когда выключили электричество, Тихоновна засветила керосиновую лампу, и долго еще желтели два окна в доме Марочкиных.

Утром Аркаша не торопясь умылся, позавтракал и, приведя себя в порядок, вышел на крыльцо.

Лизка, которая вот уже полтора часа ковыряла мизинцем трухлявую штакетину в Аркашиной калитке, кинулась к долгожданному:

– Аркаша!

И обомлела. На Аркаше все сверкает. Сапоги, пуговицы, бляха. На груди значков штук шесть. Все большие, как ордена, и тоже сверкают.

– Аркадий Алексеевич, – поправилась Лизка и отступила на два шага в сторону.