Ринальдово счастье

Ринальдово счастье

Павел Владимирович Засодимский

«…Старуха усмехнулась. Ринальд внимательно посмотрел на нее, на ее выпрямившийся стан и на серьезное лицо. И вдруг припомнились ему слышанные в детстве от матери песенки и сказки про добрых и злых духов, да про волшебниц; ожила в нем на мгновенье прежняя детская вера в чудеса, – сердце его ёкнуло и сильно забилось…»

Павел Владимирович Засодимский

Ринальдово счастье

Сказка

I

Ринальд был каменщик – так же, как его отец и дед.

Его отец и мать уже давно умерли, и из его близких родных никого не оставалось в живых. Жил он на самом краю города в маленькой, жалкой лачуге, доставшейся ему после отца.

Ринальд был молодец собой: здоровый, сильный, высокого роста, с смуглым, красивым лицом и с густыми, темными, вьющимися волосами. Когда он был еще мальчиком, кумушки-соседки, бывало, смотря на него, говорили: «Счастливый будет сын… весь в мать!» Ринальду уже минуло 30 лет, но счастье еще не заглядывало в его полутемную, старую лачугу.

Была зима. Работы в городе для каменщиков стало мало. Весь день Ринальд проходил по городу, ища какой-нибудь работы, но напрасны оказались его поиски… Зимний день – короток. Сумерки уже сгущались над землей, когда Ринальд, усталый и голодный, печально поникнув головой, возвращался из своих странствований на окраину города, где ютится беднота. Снег густыми хлопьями валил с серого, заоболочавшего неба… «Дома у меня есть еще немного картофеля, кусок черствого хлеба и щепотка соли… Нужно только добыть дров!» – раздумывал Ринальд.

Он свернул с дороги и вышел на берег реки, где за городом начинался темный, дремучий лес. Тут, на лесной опушке, он набрал охапку валежника и направился домой.

Придя в свою пустую, холодную лачугу, Ринальд тотчас же принялся разводить огонь на очаге. Но сырой валежник не скоро разгорелся: он долго только шипел и дымил.

Наконец, веселый огонек затрещал на очаге. Тогда Ринальд развесил над очагом свой мокрый плащ и шапку, а затем стал готовить себе обед.

Он положил в котелок последние картофелины, налил в него воды и поставил вариться это незатейливое кушанье. А пока, – в ожидании обеда, – он присел на деревянный обрубок перед очагом и с грустью посмотрел на свою мрачную, закоптелую лачугу.

«Вот майся этак всю жизнь…» – со вздохом сказал он про себя, пододвигаясь к огню и потирая свои озябшие, плохо обутые ноги.