Сильные и слабые

Сильные и слабые

Аркадий Тимофеевич Аверченко

«… Я опустился со скамейки на песок, спрятал голову в руки и захныкал:

– Бою-юсь! Они меня убьют…

Глубокая нежность засветилась в ее взгляде. Она долго гладила меня крошечной, неуверенной ручонкой по голове, потом потрепала по плечу и покровительственно сказала:

– Ничего, пойдем! Я тебя спасу.

В это время она, вероятно, очень меня любила своим детским сердечком – большого, трусливого, беспомощного… Она думала, что ее рука – единственная для меня опора в этом жестоком свете.

И был, вероятно, в ее чувстве ко мне легкий оттенок презрения – презрения культурного, уверенного в безопасности человека к пугливому суеверному дикарю.

Ниже я скажу, по какому случаю вспомнился мне этот пустяковый разговор с четырехлетней девочкой…»

Аркадий Аверченко

Сильные и слабые

I

Однажды в саду на даче я возился и бегал с крошечной девочкой лет четырех.

Ее маленькие ножки не знали устали – она носилась по дорожкам, как вихрь, а я, большой, сильный, здоровый человек, запыхался и, опустившись на зеленую скамейку, решил не двигаться с места, какие бы соблазны мне ни сулили.

– Слушай! – сказала девочка, раскачивая мою бессильно свисшую руку. – Пойдем…

– Куда?

– Туда… К старой калитке. Где много деревов.

– Зачем?

– Там веревка висит.

– Так что ж из этого?

– Ты поднимешь меня до веревки, а я буду ее дергать.

Она не любила сложных игр. Примитивная «игра с веревкой», сочиненная ею полчаса тому назад, приводила ее в восторг.

– Подумаешь, как весело! – скептически проворчал я.

– Да пойдем!

– Не хочу.

– Да пойде-е-ем!

– Ни за что.

– Да почему?

– Боюсь.

– Чего?

Я подумал немного и лениво сказал:

– Разбойников.

– Ничего. Пойдем.

– Ишь ты, какая ловкая – «пойдем». А что, если разбойники выскочат из кустов да начнут нас убивать?

– Не бойся. Может, не убьют.

Я опустился со скамейки на песок, спрятал голову в руки и захныкал:

– Бою-юсь! Они меня убьют…

Глубокая нежность засветилась в ее взгляде.

Она долго гладила меня крошечной, неуверенной ручонкой по голове, потом потрепала по плечу и покровительственно сказала:

– Ничего, пойдем! Я тебя спасу.

В это время она, вероятно, очень меня любила своим детским сердечком – большого, трусливого, беспомощного… Она думала, что ее рука – единственная для меня опора в этом жестоком свете.