Память

Вместе с болью в мозг врезалось какое-то воспоминание, ужасное воспоминание: всё красное, крики, плач, стоны, очень жарко, во рту всё пересохшее, хочется воды, и кружит, кружит, так, что верх и низ меняются местами.

Убаюканный нескончаемой качкой, я уснул. Не знаю, сколько я спал, но с того самого момента я начал различать день и ночь, начал различать сон и бодрствование. Тяжелого забыться в темноте уже не было, был мир, более или менее привычный. Проснувшись, я открыл глаза. Очень хотелось пить. В голове была такая тяжесть, что одна только мысль о том, чтобы повернуть голову и посмотреть по сторонам, приводила меня в состояние вчерашней тошноты.

Поэтому я смотрел прямо перед собой, но место не узнавал, все быль белое: белые стены, ободранный белый потолок, белый светильник сверху.

Из любопытства я скосил глаза влево, потом вправо, ничего не увидел, но голова разболелась просто адски, и глаза пришлось закрыть. Я лежал, едва дыша, и ждал, пока тошнота уменьшится. Спать не хотелось, хотелось что-то делать, но тошнота не давала.

Я понял, что лучше не рисковать. Ничего интересного вокруг меня не было, и смотреть там было не на что, поэтому я лежал с закрытыми глазами, экономя силы, и стараясь не провоцировать больше приступов тошноты. Это длилось достаточно долго, но вот я услышал шарканье. Открыл глаза, надо мной нависала огромная женщина с колыхающейся грудью, обтянутой белой тканью.

– О, очнулся! Как самочувствие, красавец?

– Пить очень хочу, – ответил я ей вместо приветствия, едва понимая, кто она и где я нахожусь.

– Потерпи чуть-чуть. Сейчас капельницу тебе поставлю, и жажда пройдёт.

– Воды, – ещё раз попросил я, язык еле ворочался, слова давались с трудом, и я боялся опять потерять сознание. Она или не поняла меня с первого раза, или не хотела меня напоить. Очевидно, она просто не понимала, как мне плохо.

– Нельзя пить. Может вырвать. Сейчас перехочется, потерпи чуть-чуть.

Она ловко поставила капельницу, так, что я даже не почувствовал укола, подвигала колёсико на трубке, регулируя скорость вливания, и удалилась.

Я видел её мощный зад в белых штанах, колыхающийся, как круп лошади. В голове впервые возникла картинка: удаляющиеся бёдра белой лошади, обмахивающей себя жидким хвостом.

Женщина, похожая на лошадь, оставила меня одного вместе с моей жаждой, тошнотой и усталостью. Но эта короткая сценка дала мне много информации: я вспомнил, что я человек, такой же как она, что я, судя по всему, болен и нахожусь в больнице.