Золотые подковки

«Вот ты какой: мразь этакая, а уж морочить можешь! Нет, нельзя тебя отпустить!» Взмолился чертенок, плачет, лапки к Климову тянет. «Дяденька, голубчик, не губи, отпусти! Мамка по мне с горя изведется». – «Стало быть, у тебя и мать есть?» – «Есть, дяденька. Вдова она, а у нее я один только». – «Ах ты, скажите на милость! Тоже мать у него, у пакости этакой, есть! Ну ладно: отпустить, я тебя отпущу; только сниму с тебя твои подковки, чтоб ты людей смущать не мог». Все плачет чертенок: «Ох, дяденька, без подковок беда мне к Дедушке и на глаза показаться – драть будет… Да и тебе эти подковки опасные: если заморочишь кого до смерти или на смертный грех морокой наведешь – тут же мы тебя в преисподнюю утащим».

«Ладно, – говорит Климов, – рассказывай! Зачем до смерти морочить. Я только для того глаза отводить буду, чтоб себе получше сделать». Взял клещи, оторвал у чертенка подковки, подрал его за вихор, чтоб не баловался, и выпустил. Как юркнет чертенок под пол, точно крыса!

«Любопытно, должно быть, – думает Климов, – людей морочить.

Надо сейчас попробовать с фельдфебелем шутку сыграть. Коли не удастся, ну побьет, не первый снег уж мне на голову…» Взял натаскал грязи и навозу со двора, раскидал в конюшне; всюду гадость, срам такой наделал – смотреть тошно. Только управился – бежит фельдфебель; оглянулся кругом: «А, – говорит, – поспел убраться! Кажись, все чисто. Сейчас полковник будет». Вошел полковник, сердитый-пресердитый – всю ночь в карты играл, проигрался: хочется на ком-нибудь злобу сорвать. Вошел и давай по конюшне ходить, все осматривать; всюду излазил, по всему белой перчаткой водит да на все смотрит: не запачкался ли. Вымазался весь безобразно; перчатка мокрая, чернее грязи, а он все дует, точно пылинка к ней пристала. «Ничего, – говорит, – чисто ты, Климов, конюшню держишь… Спасибо! Что это ты, никак пол натираешь здесь?» А сам по щиколотку в навозной куче стоит. Вынул из кармана целковый, дал Климову и хочет уходить. Климов видит, что полковник сдобрился – напустил на себя смелость и говорит: «Ваше высокородие, дозвольте доложить». «Ну, что тебе?» – «Разрешите мне в отпуск на родину сходить: три года родных не видал». «Можно, – говорит полковник, – возьми завтра в канцелярии отпускной билет на месяц. Скажи, что я приказал тебе выдать. Это тебе за старанье».

Даже стыдно Климову своей удачи стало. Вычистил он к утру конюшню и вправду начисто – чтоб другого не подвести, – выправил себе отпуск и пошел на родину.