Там, в России

Там, в России

Зинаида Николаевна Гиппиус

«Русское общественное мнение… где оно? В Праге, в Варшаве, в Париже? Да, и в Праге, и в Париже, и во всех городах Европы, где есть сознательная группа русских. Я с этим не спорю, я признаю, что ко всем группам надо относиться внимательно, со всеми считаться…»

Зинаида Гиппиус

Там, в России

I. Два лагеря

Все пути ведут оттуда,

А туда – дороги нет!

    Н. Минский

Русское общественное мнение… где оно? В Праге, в Варшаве, в Париже? Да, и в Праге, и в Париже, и во всех городах Европы, где есть сознательная группа русских.

Я с этим не спорю, я признаю, что ко всем группам надо относиться внимательно, со всеми считаться.

Но я предлагаю вспомнить, что есть еще одна «группа» русских людей, еще одно место… Это место – территория бывшей России; а русские люди, с мнением которых не принято считаться, – это оставшиеся в Совдепии. Их не мало там, еще не убитых, не умерших, не сошедших с ума, и они знают, видят изнутри вещи, недоступные взору эмигрантскому.

Из Праги в Париж можно послать письмо, резолюцию, делегатов. Осколки одной партии легко могут здесь сноситься, ссориться и мириться с осколками другой партии, заниматься семейными делами и даже не семейными: обращаться к иностранному «общественному мнению» или правительству. Если голоса этих русских в Европе не громки – они сами виноваты.

Из бывшей России физически нельзя подать никакого голоса. Нельзя послать ни резолюций, ни делегатов.

Одно можно: уполномочить «ходоков». Прошептать им на ухо: «Вы знаете… скажите всем, что мы… Скажите всем все, что знаете…»

Такие «ходоки», делегаты без писаных мандатов, уполномоченные «на веру», – между прочим и мы. И мы действительно знаем это «общественное мнение» русских в России, как знают его все, кто подобно нам, прожил с большевиками вплотную более трех лет, кто уехал только тогда, когда уже все котилось. Да, был определенный момент, когда «кончилось», когда переворот заключился.

Можно долго вывертывать перчатку наизнанку, но когда она вся вывернута – далее нечему быть. После этого момента, пережитого нами в России, нет уже качественных изменений, а только количественные: больше смертей, больше убийств, меньше хлеба… только. А потому и все мы, уехавшие из России после «переверта», после 20-го года, совершенно реально ощущаем себя и там, в России. Мы продолжаем жить с оставшимися. И говорить можем только «оттуда», только «от них».