Вахта Барса

Современные модели реальности, биосферной современности; мы на свободе, но где же она? я сжимаюсь, меня давят со всех сторон, Стариков шел вчера. Куда шел вчера, куда пойдет завтра, хватайте его за ноги и ломайте им стены; вы на службу, он к Земляничным полям, данную композицию Джона ни в коем случае нельзя делать тише, я жду. Эрекцию? Ты теряешься. Не выпить ли нам, деточка, водки?

Не суетись.

Каждая женщина приближает к… к… к… к… з-ззаело, единственного ответа не последует; покидая нас, бегите отсюда, и, снимая боль суицидом, целуйте тлеющие угольки; всецело вам с полметра: старая гвардия себя еще покажет.

Удобно рассевшись у магнитофона, посоветует держаться вымышленных проблем: экстренное подношение, эфиопский дятел, долбеж без снисхождения, они не дадут подчинить тебя насущным. В берете с колосящейся на нем рожью. Чередуя поясные поклоны с земным.

Притащив на поводке миниатюрную антилопу Дик-дик.

Вы ее не покормите?

А дятел? Не пришел… Я вас не помню.

На Угличской ГЭС меня нарекли Феофаном Сушняком.

Об истине.

Несбыточность. Руины. Му, му, му-учачос…

Я в бегах. У меня день рождения. Через шесть месяцев будет, шестью месяцами ранее был; ощупывая округлости смеющихся капель, я владел собой, и риск присутствовал: неприглашенный барсук Юхтович наведался без подарка; становясь преткновением, задевал дрыном тонкие струны, «ваше сердце полно желчи и горечи.

Беме сказал это триста лет назад. Юхтович сказал: «Главное не подарок, а внимание; ты, Максим, отдыхай, а я пригляжу за гостями, и не выпущу их из перекрестия глаз, запрещая крушить твою мебель первобытной ордой», я вижу тебя.

Да ну тебя. Тебя, их, бутафоров. В летящем поезде, в летящем с моста поезде, с кем бы мне завязать отношения, на лицах – переживания, под ними улыбки, и улыбки, и недоверие. И задумчивость от недоверия. И другим мы расскажем о других.

Не о тех других – о других. В лесу играют на валторне, в мешающем выйти дыму на струнном барбитоне, меня уносит. Безутешность. Не оправдавший надежд кокаин. Аристократизм вседозволенности, длящаяся Маша… я побарабаню пальцами по твоему лобику и вылетит птичка – разогнавшимся поездом со страхами и мучениями твоей головы, подвешенной за ноздрю к колючему небосводу; она у тебя запрокинута, Максим! проснись же!

Юхтович надоел не только мне.