Свет в окне

Маша не была дипломатична, почти всегда чувствовала себя спровоцированной на грубость, встревала в споры, борясь за справедливость. А потом плакала, чувствуя себя обиженной. Какая причина служила постоянным взрывам и спорам? Маша вспоминает, что причин было несметное количество: недоверию и критике подвергалось всё: дочки ведут себя неправильно, мало занимаются, и поэтому им не разрешено делать то-то и то-то. «Но, ты же обещала?!», – ныла Маша, плача. – Почему нельзя? Почему?». «Потому, – был ответ.

 – Нет и всё!». «Но, почему? Почему? Ведь ты же обещала!» – повторяла Маша снова и снова. «Мало ли, что? Обещала, да расхотела! Не хочу, и всё! И, вообще: что хочу, то и ворочу!», – ответ, который Маша слышала на протяжении всей жизни…

…Только позже, спустя много лет, в эмиграции, когда родители поселились в Машином доме, ситуация изменилась. Ей припомнилось, как, не прошло и двух дней, как мама решила напомнить Маше, уже тоже не молодой женщине, в каком-то контексте, что она, как и раньше, остаётся в семье генералом и дирижёром.

Маша удивилась:

«Как интересно: мы прожили много лет вдали друг от друга, а для мамы, как будто ничего не изменилось – она по прежнему чувствует себя мамой маленьких девочек!?»

Вдруг Маша поворачивается к маме и говорит: «Генералом? А тебя в нашей армии никто генералом не назначал! Дирижёром? Нет, наш оркестр тебя тоже не выбирал!».

Мама, оправившись от шока (ох, она была не из слабых!), вдруг произнесла:

«Но я – твоя мать, и так будет всегда!»

«Нет, – произносит Маша.

 – Я теперь твоя мать! Ты нуждаешься в моей помощи и поддержке; и по закону природы – сильнейший помогает слабому».

Маша знала, что подобный разговор тогда, в детстве и юности кончился бы полным крахом и с последующими наказаниями. Но, мама, раскрасневшись, и не находя слов в ответ на дерзость Маши, схватилась за сердце, и быстрым шагом удалилась в свою половину. Вечером зазвонил телефон – на проводе папа. «Ты, что себе позволяешь? Как ты смела так разговаривать с мамой? Она в истерике! Я не знаю, как её успокоить!»

«Ничего», – отвечает Маша, – не волнуйся, это долго не продлится».

Маша почему-то, была уверена в том, что мама быстро оправится. И, действительно, на следующее утро позвонила сама мама, и спросила ангельским голосом, который Маша помнила с раннего детства, когда мама обращалась к посторонним людям: «Машенька, дорогая(!?), у нас дома нет хлеба.