В зеркале Невы

Закрыли от греха двери в магазин, чтобы случайные люди не заглянули. Меряют разбойники одну, вторую, третью митру, пока не подобрали то, что было нужно, а нужна была такая, по которой если крепко ударить сверху, то налезала бы она на голову бедного торговца аж до плеч и вся голова оказывалась как бы в горшке.

Пока задыхающийся торговец пытается выпростать свою алчную головушку из западни, грабители, естественно, лавку обчищают и бегут.

Всю переменку я ходил преисполненный гордости, поглядывал на портреты Тургенева, Толстого и Чехова в пенсне, висевшие в коридоре.

«Не отпустить ли мне бороду… со временем, конечно, или ограничиться усами, как Шолохов?» Вот такие мысли тогда меня занимали.

На следующем уроке делать было по-прежнему нечего, и я решил насладиться литературным чтением. Взял свой рассказ, еще никак не озаглавленный – безымянное дитя любви к литературе, и стал вкушать. Естественно, я не помню, что у меня там было накорябано и как, но помню только стыд, леденящий стыд… Я же был уверен, что будет как у Чехова… Если бы мой классный руководитель, мой незабвенный Иван Иванович, сказал в эту минуту: «Кураев, чем ты там развлекаешься? Ну-ка на стол!» – я бы на стол это не положил, я бы это даже не разорвал, я бы это съел, как съел секретный пакет находчивый красноармеец в рассказе Л.

Пантелеева. К счастью, никто в мире этим не заинтересовался и есть мне это не пришлось.

Дня два я ходил по школьным коридорам, не поднимая глаз, мне казалось, что своим очень скверным поступком я оскорбил тех, кто висел на стенах, и когда-нибудь это обязательно откроется…

Преувеличения здесь нет, и это, быть может, самое странное.

О потрясшем меня рассказе про воров, тщательно уничтоженном физически, но оставшемся моим пожизненным позором, я отважился рассказать лишь сейчас, на пятьдесят пятом году жизни. Ни одна душа на свете, самые близкие мне люди никогда даже не догадывались о том, что у меня на один непростительный поступок на душе больше, чем они думали.

Ощущение позора долго не удавалось пригасить.

В ленинградской школе, которую я заканчивал в пятьдесят шестом году, самодеятельные таланты выпускали литературный рукописный журнал, кажется, «Весны гонцы» или что-то в этом роде. Гужевавшиеся вокруг журнала таланты были чем-то похожи на Союз писателей: очень неохотно принимали в свои ряды и вообще держались наособицу.