Дорога в небо

– Они теплые еще были, когда мы их забирали. Нам же сказали, что все. Их отпускают, можно лететь за ними. Мы сразу. Прилетели. Все. А они. Каждого. Всех. Троих.

Он каким-то нервным, дрожащим движением провел рукой поперек шеи. Я смотрел на его лицо, а он смотрел прямо на меня, но так, как будто это был не я. А кто-то совсем другой. Кто-то, кто, не знаю, тот, кто сказал ему, что их отпускают. И вот он смотрит на меня, уже зная, чем все закончится, уже зная, что забрать их можно, да. Лицо его скривилось и сжалось.

Словно ребенок, плакал без слез от кошмара. Старый, с огромной седой бородой ребенок.

– Они же летчики… Муку привезли. А они… Теплые еще.

Он закашлялся. Долго не мог остановиться. Опять закурил.

– Весь кишлак… Женщины, дети, старики… Камня на камне…

Опять закашлялся. Долго давясь, не мог откашляться. И каким-то совершенно трезвым, бодрым и даже веселым голосом попросил меня достать еще сигареты.

– Батя, тебе надо бросить курить.

– Я еще в гробу покурю…

– Да, и только потом крышку можно заколачивать, знаю.

В кино здесь нужно вставить сцену с пролетом вертолетов. В предрассветной темноте, когда темноты ещё больше, чем света, в тишине нарастающим шумом пролетают несколько вертолетов. Просто пролетают. Слышен звук. Видны контуры на фоне предрассветного неба. Бортовые огни не горят. Ничего не происходит. Снова становится тихо.

Я передал ему сигареты. Отец закурил. Я пошел спать.

В прошлом году мы с ним ездили на встречу выпускников его летного училища.

Один рассказывал:

– Помните же эту историю, ребят вырезали под Кундузом? Я же тогда там был. Как-то умудрился спрятаться в канаве какой-то сточной. Лежал и дрожал, как сучка.

Все уже нормально выпили, и почти у каждого была какая-то своя такая история. Мужик рассказывал это и даже пытался усмехнуться, сравнивая себя с сучкой. Но я взглянул в его глаза в этот момент. Улыбка на его лице была не усмешкой. Это была гримаса ужаса.

Было понятно, что он до сих пор лежит в этой канаве и вжимается от страха в нечистоты. И он на всю жизнь в этой канаве. И никогда уже из нее не выберется.

Этот день закончился.

3

Я проснулся оттого, что рядом заработал двигатель грузовика. Шум дизеля не сильно мешал, урчит, как кот, но почти сразу нас начал будить отец. Пять утра. Здесь уже другой часовой пояс. Мы движемся на восток. Дома четыре, совсем ночь. Завтракать не стали. Выпили кофе.