Обреченные на любовь

Обреченные на любовь

Виктор Коона

Время. Пожалуй, это одна из самых странных и непонятных субстанций на нашей матушке-земле. Оно может тянуться, а может идти, может течь, а может бежать, может скакать, а может лететь. Пожалуй, это зависит от возраста и окружающей действительности. До двадцати лет жизни оно тянется, словно карамель в ловких и опытных руках кондитера, от двадцати до сорока лет оно начинает идти, с каждым годом ускоряя шаг, от сорока до шестидесяти лет оно переходит на бег рысцой, а после шестидесяти лет оно скачет галопом, словно скаковая лошадь, погоняемая умелой рукой невидимого возничего.

Это философско-жизненный роман. Но не пугайтесь, это не нудные философские рассуждения, от которых – после прочтения пары страниц, – начинает клонить в сон. Вовсе нет. Человек не может прожить жизнь, не столкнувшись с любовью и страстью; с ложью и предательством;со счастливой семьей или отчаянным одиночеством. Об этом и не только, автор рассказывает в своем произведении. Брани лишь пару слов.

Содержит нецензурную брань

Виктор Коона

Обреченные на любовь

Кто не любил, глаза от счастья зажимая,

Кто не страдал, любовной мукой истекая,

Тот никогда не сможет ощутить,

Зачем на свете этом стоит жить.

Вместо пролога.

"Я поступаю с ними так, как считаю нужным, я ставлю их в тех местах, которые хочу отметить и выделить с их помощью". Примерно так высказался о запятых великий Федор Михайлович Достоевский. Ваш покорный слуга (не сочтите это за дерзость и попытку поставить себя на одну ступень с одним из наших величайших писателей) поступил подобным же образом и просит прощения у своих уважаемых читателей, если они примут это за безграмотность и невежество.

Утром Борис проснулся с головной болью. Всю ночь его мучила бессонница. Мужчина почти не спал, ворочаясь с боку на бок и лишь изредка впадая в какое-то нездоровое, мутное забытье. Еще не открывая глаз он почувствовал сильное давление на виски. Как будто его голова оказалась зажатой среди двух щек огромных тисков с каждым мгновением сжимавшихся все сильней и сильней. С каждой секундой боль нарастала, становилась все более явственной и более ощутимой. Как снежный ком, катящийся с горной вершины, она росла и росла, росла и росла, пока, наконец, достигнув своего апогея, стала почти невыносимой. Борис резко открыл глаза, желая выпустить через них свою боль, словно пытаясь открыть ей доступ к свободе, чтобы она покинула его измученную бессонницей голову.