Три плута

Суета тут усиливается до головокружения от двенадцати до двух часов пополудни и вечером после театров. Зато около пяти-шести часов вечера обедающих не слишком много. Клиенты этого заведения – все больше иностранцы, немцы и евреи, притворяющиеся немцами, а иногда англичанами или американцами. Речь тут слышится тоже больше иностранная, с гнусавым или гортанным произношением, с картавостью или шепелявая. Народ там от полудня до двух часов собирается коммерчески-деловой, конторский, из всяких гешефтмахерских контор, из обществ, страхующих жизнь, из числа биржевых мелких зайчат, еще не добравшихся до первоклассных ресторанов Кюба, Донона и Контана или Пивато, но уже ушедших от закусывания стоя перед прилавком Доминика.

Лакеи, запыхавшись, с лицами, мокрыми от струящегося пота, и с глазами, вылезающими из орбит, так и мечутся из стороны в сторону, исполняя получаемые приказания. Поминутно слышатся оклики, требования, стук ножом о тарелку или об опустевшую пивную кружку.

Смирнин явился во время затишья.

Он прошел к окну и занял столик, спросив официанта:

– Ну, что у вас к обеду?

Однако меню не соблазнило его: как назло, было два блюда, которых он не любил, – солонина и курица.

– Ну, это все не то, – сказал он официанту, – закажи-ка мне лучше порцию холодной лососины с провансалем и хороший венский шницель, да пива бокал подай сейчас светлого и два бутерброда: один – с паюсной икрой, другой – с языком.

– Сию минуту-с.

Затем все пошло своим чередом: голодный Смирнин набросился на бутерброды и мигом уничтожил их, так что поданных двух не хватило и потребовались другие.

Но он нарочно заказал себе первое блюдо холодное, чтобы не долго ждать, и, когда ему подали рыбу, даже улыбнулся от радости аппетитному розовому куску рыбы. Смешанная с гарниром и провансалем лососина оказалась превкусною, и была опрокинута вторая кружка светлого пива. Стало разом очень весело, и все горести хоть временно позабылись.

Вдруг кто-то подошел к нему и протянул ему руку. Иван Павлович поднял глаза и, увидев перед собою знакомого франта из «восточных» людей, очень обрадовался ему.

– А, Назар Назарович! – весело сказал он, здороваясь с подошедшим. – И вы сюда зачастили?

– Бонжур! – ответил Мустафетов, армянин, и пояснил: – Наш брат везде ходит, нашему брату везде надо быть. А место у вас за столом свободно?

– Как видите. Садитесь!

– Ну, что вы кушали, Иван Павлович, и вкусно ли вам подавали или нет? – спросил Мустафетов.