До и после полуночи

Читая этот сборник, мы видим, что границ между словом и движением вообще практически не существует.

Перед нами не книга, но панорама движений женского настроения. Женское сквозит в каждой строчке – танцует, мучается, живет: «Но вновь услышав ритма звуки, / Срываются фигуры с флангов, / В кольце соблазна держат руки / Приговоренные на танго».

Дыхание у книги такое же – сбивчивое, будто задыхающееся в движении. Мотив времени усиливает это ощущение. Заявленные в самом начале песочные часы где-то посередине начинают переворачиваться, чтобы ближе к концу сойти на нет, споткнувшись о мировое бедствие.

«Сквозь призму песочных часов / Я вижу, как движется время…» Вместе с автором мы наблюдаем течение времени, то есть не течение – безостановочный танец. Мотив танца проглядывает везде, даже в трамвае, где пассажиры, казалось бы, просто толкутся в час пик: «А в трамвае толкались люди, / Наступали друг другу на ноги». И так же спешит фонетика стиха в почти цветаевской динамике: «Я – на север, ты – на юг – не робей, / Моих ветреных коней нет быстрей, / Проплыву я, как в бреду, семь морей, / Расставание стоит у дверей».

У дверей этого танцевального зала расставание – больше, чем обыкновенная разлука. «Опустели кварталы больших городов – / Ни людей, ни машин, мало звуков»… И тишина – страшный провожатый, когда мы знаем, что ведет она к совсем не метафорической смерти.

Но читатель знает: женщина – немного от слова «жизнь», поэтому смерть тут хоть и мелькает, но все время прячется за прочими смыслами.

«Каждый крокус и каждый ландыш / Прорастает в меня целиком», – утверждает автор, и мы видим эту прекрасную картину, забыв о переменчивости погоды. «Диск солнца покатился по верхам – / Деревья изумлённые пригреты».

Пейзажная лирика вообще близка Бархатовой, как всякому русскому человеку, – даже если живет он давно не в России. Потому и пронзительны строки о родных землях, и неизбежно прорывается тоска: «Мы можем далеко уехать, / Так, чтоб метели не мели, / Но тянет впредь сюда вернуться, / Однажды – чтоб уйти с Земли».

А всякая ностальгия имеет оттенок трагедии. Кольцо совершает новый виток – и вот мы уже во власти мрачных переживаний. Глобальность мышления автора можно оценить по выбранным темам, одна из которых – ВОВ: «Да разве ж они хотели / Мишенью служить живой / И в серых солдатских шинелях / Дорогой шагать фронтовой?» И недалеко – криком: «Режут слова бритвой: Умер Гольфстрим.