Русский остров

Все предлагали друг другу консервы, печенья, курицу, шоколад и, в свою очередь отказывались от угощенья, давясь собственными запасами. Продукты надо было съесть, ибо знающие люди говорили, что на месте все аннулируют.

Рассвело, нас построили в четыре колонны и повели в Экипаж. На подходе нам попадались группы морячков, которые в ногу шагали за своими командирами, оборачивались, махали руками, спрашивали, откуда мы и куда. В наших рядах появилось и стало множиться таинственное и гордое словосочетание "Русский Остров".

Говорили, что всех нас отправят туда в учебку. Учебка. Что это? В любом случае, это должно быть хорошо, ведь учиться – это не бегать в противогазе марш-броски и не топтать плац.

– Куда вас? – крикнул в очередной раз встречный матросик.

– На Русский! – бодро отозвалось несколько голосов.

– Вешайтесь! – сказал матрос и провел большим пальцем вдоль шеи, щелкнув под левым ухом. В ответ мы промолчали, поняв его слова и жест как сами собою разумеющиеся вещи – нам дают понять, что мы салаги.

В Экипаже нас поселили в одной из казарм, где стояли трехъярусные кровати – шконки. Самым неудобным казался средний ярус. Во-первых, он был очень тесный по высоте – чуть более полуметра, во-вторых, верхняя сетка свисала под тяжестью лежащего этаким пузырем, делая пролет еще ниже. Я выбрал верхний ярус. Сумки с вещами и остатками еды мы оставили в казарме, и нас повели в столовую на завтрак.

Есть снова никто не стал, да и есть такое не хотелось. Я попробовал кашу и не смог определить ее природу.

Кто-то назвал ее сечкой. Среди вареной водянистой крошки бледного цвета плавало несколько кусков свиного жира.

Вернувшись в казарму, все обнаружили сумки выпотрошенными, причем я свою сначала вообще не нашел, но потом увидел летающей по рукам матросов. Моя, родная сумочка! Пустая и поруганная! Прощай, кусочек гражданки, кусочек дома, прощай навсегда! Мои вещи лежали на шконке Вороны вместе с его скарбом, все, кроме мясных продуктов – ни колбасы, ни котлет, ни жареных кур уже ни у кого не осталось.

4

На следующий день была медкомиссия, последний розыгрыш лотереи, где многие надеялись на удачу, немногие попытались “откосить”, предъявляя переодетым во врачей офицерам те или иные доводы в пользу списания или хотя бы сокращения срока до двух лет. Все было напрасно. Зайдя в кабинет, я тоже пытался что-то вспомнить про хронический бронхит и плохой слух. Военврач посмотрел на меня поверх очков.