Стынь неба осеннего

Здесь всегда царили полумрак и непуганый покой.

Медведица с середины октября и до рождения малышей спала, скупо расходуя нагулянный летом жир. Но, тем не менее, здесь, в берлоге, безошибочно определяла перемены погоды, внутренним чутьем угадывала смену дня и ночи. Даже в полусне слышала, как наверху начинали поскрипывать деревья – признак долгой северной пурги. Безжалостные ветры не один день в ярости бились о землю, корежили и ломали перестойный лес, метались по тайге, с ожесточением качали сосновые стройные леса на крутых угорах.

Не один день дуревшая пурга в одночасье затихала. За ней приходили сильные морозы.

Внешняя жизнь тайги постепенно отошла в сторону. Умудренная жизнью медведица спокойна: ее малышам пока не грозит беда.

Медвежата копошились под брюхом матери, издавая чуть уловимые звуки. Медведица ощущала приятное младенческое тепло, ласкала живые слепые существа. Здесь мать спокойна и за себя, и за малышей. Она знает, что непомерно тяжелое время впереди, когда выведет малышей из берлоги.

Самый маленький медвежонок, величиной с рукавичку, издавал хриплые гортанные звуки: «Мо! Мо!» Другой подвывал: «Бэр! Бэр!»

Мать поняла, что малышей что-то тревожит, но сейчас ей не только успокаивать их, но даже шевелиться не хотелось. Она будто издалека услышала, а больше почувствовала, как медвежата отползли к отвесной стене берлоги, снова вернулись на старое место, неловко касаясь ее тела. Бэр без конца тыкался ей в морду, затем отполз, отыскав сосок, стал с наслаждением чмокать мокрым ртом.

Мо беспокойно возилась между отвесной стеной и матерью, хныкая, как ребенок, и, завалившись на спину, никак не могла найти опору. Наконец, с трудом перевернувшись, стала слюнявить пятку матери.

Бестолковая возня малышей стала раздражать медведицу. Она издала приглушенный повелительный хрип, подтолкнула их лапой к соскам. Сама снова блаженно откинула голову.

Старой медведице не впервые воспитывать малышей. Она уже не помнила, сколько их было за ее долгую жизнь. Медвежата подрастали, проводили лето и другую зиму с ней, а на третий год, окрепнув телом, уходили в самостоятельную жизнь.

В жестоких схватках с ровесниками они отвоевывали себе место в жизни, участок леса, на котором были полноправными хозяевами. Правда, не все они выживали: одни, возмужавшие, дрались насмерть за продолжение рода, падая замертво, как подкошенная трава, другие заживо сгорели в огневищах беспощадных пожаров, третьи попали под ружье человека. Каждого из них любила медведица.