Борец за искусство

 – Вот я тебе сейчас все и скажу, мучитель наш! Сейчас я тебе все выскажу, как Цицерон в Сенате, как Ельцин на первом съезде народных депутатов! Антрекот жуешь? Подавишься своим антрекотом!»

Однако встать и заговорить оказалось не совсем удобно. Во-первых, Ерушкины были в гостях и не имели права ставить хозяина в неловкое положение; во-вторых, самого Илюшу вдруг сковала какая-то неуместная застенчивость.

«Вот же мой шанс внести вклад в спасение русской культуры, – думал Ерушкин. – Чего я сижу молча? Ну, ладно. Сейчас водки хряпну, отзову его и нашепчу ему прямо в ухо месседж от исстрадавшейся российской интеллигенции».

Илюша действительно выпил, но остался сидеть, пытаясь набраться храбрости для решительного выступления. Тем более что и жена, похоже, ждала от Ерушкина героического поступка. Она без нежности смотрела на Мутинского и вызывающе громко грызла сельдерей.

Вдруг к Илюше подошла хозяйка дома.

– А позвольте, господин министр, представить вам внука замечательного нашего композитора Ерушкина!

Мутинский на долю секунды перестал жевать, посмотрел на Илюшу, потом быстро дожевал и проглотил.

Потянулся за новым антрекотом. Илюша министра не заинтересовал. Очаровательная хозяйка тем не менее проявила настойчивость:

– На песнях Ерушкина выросло не одно поколение россиян. И сейчас мы исполним вам кое-что из его произведений!

Неожиданно заиграла музыка. Это был известнейший хит Ерушкина-старшего про путешественника, зовущего друга посетить Восточную Сибирь.

– Пой! – шепнула Илюше хозяйка.

 – Я тебе подтяну.

– Да как же? Не умею я петь! Вы уж сами!

– Не позорься. Видишь, он на тебя смотрит. Спой! С тебя что, корона свалится?

– Позвольте! Но ведь это позор – петь Мутинскому! Пусть ему Басков поет!

– Не подводи меня, прошу.

Выбора не было. Стараясь не смотреть на жену, Илюша поднялся и откашлялся:

– Увезу тебя в тайгу я, увезу, мой нежный друг, – душевно пропел он, глядя на Мутинского и внутренне сгорая от стыда. – Там, средь елок, пихт и сосен, ты опять воспрянешь вдруг…

Песня захватила окружающих.

Илюше подпевали уже несколько человек. Через минуту весь стол разразился мощным припевом:

– Ты увидишь, что напрасно по тайге мошка летает, она русских не кусает, я тебе ее дарю-у!

Мутинский, не меняя хмурого выражения лица, дирижировал вилкой, на которой оставался висеть кусочек мяса. Илюшина жена завороженно смотрела на эту вилку. На ее лице застыла неестественная улыбка. Гости пели, чокались и обнимались.