Вакханалия

Козлоногий подошел на своих копытцах и, хмыкнув, подозвал жестом самую красивую менаду, а затем протянул художнику склянку с какой-то жидкостью и иглу.

– Рисуй, ее совершенное тело и будет твоим полотном, – подытожил бог виноделия и разврата.

– Но я никогда не делал татуировок, – засомневался художник.

– Не беспокойся, сегодня музы и боги не оставят тебя без помощи, – сказал вершитель праздника, теряя интерес к беседе.

Спустя час, началась настоящая оргия. Без передышки, набивая рисунок, Николо, стирая, выступающую на теле менады кровь, и не заметил, как родилось целое полотно, убористо украшавшее кожу красавицы, полотно, списанное с извращенной действительности этого буйства плоти.

Работа была завершена. Костер, почти, потух и все в изнеможении повалились, распластавшись, кто, где смог. Как по взмаху дирижерской палочки, смолкла музыка и в наступившей тишине, подали голос цикады. Ночь пролетела, и в эти предрассветные часы, оставалось только принять шедевр, рожденный талантом и усердием прирожденного живописца.

Утомленный вакханалией, Дионис внимательно изучил работу:

– Да, это то, что нужно, ты настоящий мастер, я в тебе не ошибся. Что ж и я в долгу не останусь. Пока не наступил рассвет идем со мной, я тебе кое-что покажу.

И, пройдя несколько метров, бог виноделия подвел Николоса к опушке леса, указав на цветущий в тени дерева папоротник, со словами:

– Вот твоя награда. Сорви цветок и богатство, вместе с даром предвидения, будет всегда с тобой. Это волшебная ночь, сегодня сбываются все мечты.

Ну, смелей.

Николо послушался и, потянув на себя растение, оторвал кроваво-красный цветок от стебля.

В это мгновение мир перевернулся, и художник оказался вновь в своей мастерской, голый и уставший, но сжимающий в исколотых пальцах подсохший бутон.

Глава 2. «Картина».

Прошло несколько дней. Словно сама палитра, измазанный в краске Николо трудился у холста, пытаясь воспроизвести, увиденное им, во всем богатстве мистического таинства, дарованного ему радугой масляных красок.

Накладывая на грунтовку мазки, он тщательно воспроизводил по памяти картину, наколотую им на теле избранницы менады, вдыхая движением кисти в полотно жизнь. Отстранившись, чтобы на расстоянии оценить творение, он заметил, что сатир, изображенный его рукой, подмигивает ему, удивившись, он списал это видение на усталость и, встряхнув головой, продолжил трудиться с еще большим усердием. Через неделю все было готово и придирчивый взгляд не нашел изъянов.