Сборник

Счастливей ли тот, кто пространства и времени жажды

Не знает, чем тот, кто все делает наоборот:

Кто не собирает камней для балластного трюма,

И кто не боится, что ветер порвет паруса,

А если случится, то, вычерпав истину рюмок,

Записку черкнет, у которой волна – адресат?

В бутылках стихов – запечатанный воздух эпохи.

Их путь в океане запутан и замысловат.

Старинную пробку открыв, замираем на вдохе,

Почти что не глядя на стертые солью слова.

Рождение стиха

Гул смахнул грозовой нудный дождь грязевой,

Ток прошел по сидячим местам:

Стих, рождаясь, гремел, как состав грузовой

По ажурным нервюрам моста.

И вагон за вагоном летела строка

По созвучиям рельсовых пар,

Словно в каждом ударе небесных стрекал

Перегретый пульсировал пар.

Этот поезд, пройдя расписаний предел,

Оборвал рельсо-шпальную вязь

И над пропастью молнией перелетел,

Сам как будто мостом становясь.

И открылся в метели мирской суеты

Понимания крохотный круг,

Где, застыв на мгновенье, нащупывал ты

В подсознании гаснущий звук.

Самый любимый стих – это тот, который

Самый любимый стих – это тот, который,

Если его не окажется в интернете,

Ты набираешь по памяти – все сто сорок

Строк – чтоб отправить девчонке – одной на свете.

И если, его прочтя, она не ответит,

Что у нее от стиха тоже сносит крышу,

В ленте утопишь страницу ее, как в Лете…

Жаль, что стихов таких больше почти не пишут.

Алхимик

Временами плохими

Так писалось, что хоть не пиши,

И усталый алхимик

Отступал от реторты-души.

Он включал телевизор,

Погружался в насиженный быт,

Забывая про вызов

Философского камня судьбы.

Но копыта Пегаса,

Словно сердце поэта, стучат…

Электричество гасло,

Загоралась в потемках свеча.

Снова гений бесстрашный

Рвался в небо из тесных оков,

И графит карандашный

Становился алмазами слов…

Ливни солнечной краски

Смыли серость пейзажа с окна,

И принцессой из сказки

Правит кухонным балом жена.

Болдинская осень

Болдино. Холерные кордоны

Обложили эту деревушку,

Окружили погребальным звоном,

Будто смерть берет его на мушку.

Он работал. На бумаге серой

Из чернил, посыпанных песочком,

Как молитва вдохновенной веры,

Проступали пушкинские строчки.

Он у Бога не просил спасенья.

Удесятеряя верой силы,

Он в бессмертье воздвигал ступени.

Он творил.