Черешенки

Волшебный вкус и аромат древней Грузии.

Чаще всего, наверное, говорят именно так: «Четвёртая была явно лишняя», чем наоборот: «Если бы не четвёртая…» В первом случае имеется в виду что-то не слишком хорошее, сотворённое на хмельную голову. В последнем же – радостное стечение обстоятельств.

В моём случае вышло как раз наоборот. Так вот, если бы не четвёртая бутылка «Усахелаури», которая, как и три предыдущие, уже выпитые до этого, тоже лежала в багажнике моей машины, я никогда, скорее всего, так и не вспомнил бы о Черешенках.

Мы всё-таки уболтали управляющего «Садко», что можем пить своё вино, а не ресторанное. Он согласился, но скорее из своих корыстных побуждений. За каждую нашу мы должны были оплатить две бутылки какой-то итальянской кислятины.

– Чёрт с вами, – сказал тогда Давид, махнув рукой, и довольный управляющий звонко затюкал своими каблуками по мраморному полу в сторону обслуживающего нас официанта. Управляющий был в юбке. С женщинами долго не торгуемся.

Как всегда в таких случаях бывает, нам не хватило трёх бутылок, и я отправился за четвёртой.

Мне нужно было пересечь проспект и зайти за тот многоэтажный дом, в котором как раз находился магазин Давида. Там во дворе я и оставил свою прокатную машину.

Сначала я заметил попугая. Такого трудно было не заметить. Жёлтый волнистик, нахохлившись, сидел на деревянной жёрдочке в небольшой клетке. Он был наполовину лыс. Не то чтобы одна его половина была в оперении, а другая нет. Просто весь его канареечный раскрас то тут, то там нарушали совершенно голые места, в которых розовела кожа.

Словно из них кто-то специально повыдёргивал все перья. Клетка была в руке у широкоплечего мужчины, за другую руку его крепко держала светловолосая маленькая девочка. Они находились как раз передо мной, когда я уже возвращался к «Садко» с четвёртой бутылкой дорогого (уже во всех смыслах) вина. 147 секунд нам вместе предстояло ещё простоять перед пешеходным светофором. Мне и полулысому попугаю. 146, 145, 144 – обратно отсчитывало маленькое табло зелёные цифры, и мне отчего-то страстно захотелось заглянуть в глаза бедной птицы. Я сделал один шаг в сторону и ещё один вперёд и, даже не успев вобрать в себя хоть капельку всей птичьей тоски, радостно закричал:

– Юрка! Юрка, ты ли это, брат лихой?! Семнадцать лет!

Целых долгих семнадцать лет мы не виделись с ним.

Юрка меня весомо поправил:

– Нет, Бадри, уже восемнадцать.

Он погрузнел. Значительно, надо сказать.