Живая вода

Так ничего не учуяв, она решилась на последнее действие: перед его уходом накинулась на бедолагу с обнимашками, правда, ловкий Толик предусмотрительно от нее отпрыгнул.

– Ниче не чую, призрак он, что ли? – жаловалась моя мама. – Впервые такое! Привидение!

– Может, у тебя просто нюх отбило! – подкалывала ее я.

– Если человек маскирует свой запах, значит, ему есть что скрывать, – бурчала она.

На самом деле я сама почуяла запах Толи, как только мы начали целоваться. От него чуть слышно пахло вареной картошкой.

Это лучше, чем несвежая рыба или кошачий корм, вполне терпимо.

Я так и не поняла в то время, нравится ли мне целоваться.

* * *

А потом появился Ты. И я узнала, как пахнет любовь (поверьте, совсем не картошкой!), и поняла, что целоваться мне нравится, нравится больше всего! Не знаю, был ли ты красив, лица на тот момент я так и не научилась различать. Но от твоего запаха я сходила с ума. Помню, однажды ты забыл кофту на скамейке, где мы гуляли, потом все не мог ее найти.

А это я за ней вернулась и похитила, утащила к себе. Я в ней спала (как раньше спала с плюшевым медвежонком), потому что никак не хотела расставаться с твоим запахом.

Толику тут же дала отставку; уж не помню, что я ему наплела, кажется, что-то про разницу в возрасте. Впервые решила довериться чутью, как советовала мама. И впервые мы с мамой не сошлись во мнениях. Сказать, что мама не одобрила мою любовь, – ничего не сказать. Когда она тебя увидела, то, сославшись на головную боль, ушла в другую комнату.

– Как он тебе? – пугливо спросила я в тайной надежде, что за те десять секунд, что вы пересеклись на нашей территории, ты успел ей понравиться.

– После него хоть проветривай помещение, – отрезала мама. – Воняет медведем.

На мое замечание, что ты не являешься оборотнем и к оборотничеству твой запах не имеет отношения, она фыркнула (еще бы!). И демонстративно переехала спать в другую комнату: не хотела находиться даже близко к кровати, на которой мы сидели и целовались.

«Ревнует, – писали психологи в разных статьях. – Не хочет отпускать выросшего птенчика». Но я никогда не была птенчиком, только волчонком!

* * *

Мама мне ничего не говорила до тех пор, пока у меня не прервался лунный цикл. (Время, когда девушки-волки остаются дома, потому что не могут встать из-за дичайшей боли и усиления чувствительности, а мир просто взрывается от резкости запахов, звуков и цвета.) Мама заметила это первой и странно принюхалась.