Самый западный день

Тянет рукой поверх шкафчика, к плакатам за безопасность:

– А зачем этот дядя мальчика конфетой позвал?

– Этот дядя чужой, он с виду добрый, а сам очень злой. А конфетой заманивает, чтобы потом съесть. Что надо делать, если тебя незнакомые схватят за руку и будут тащить куда-нибудь?

Вика замирает, делает страшные глаза и кричит на всю раздевалку:

– Отпустите меня! Я вас не знаю! Вы не мои папа и мама! Пожар!

Хочу уходить, но она требовательно тащит к другому плакату:

– А зачем детки спичками играют?! Это нельзя! Может получиться пожар, пожарные будут тушить.

А детки могут сгореть. Это как у нас было! Когда дым был дома, а я у дяди Сережи сидела. Машины пожарные приезжали с огоньками. А потом дома пахло плохо. И мы окна открывали. А на окне бабочку я рисовала. Ей ничего не было, – тараторит воспоминанием.

– А почему в розетку ничего нельзя включать? Вот я ничего не включаю! Потому что может загореться и током ударить!

– А это что!? Это дверь нельзя открывать? А почему? Потому что там плохие? А что надо делать? Вот я погавкаю как собака, и они уйдут, потому что испугаются!

Наконец одевшись, уходим.

Ага! Не тут-то было. Пока никого нет, тянет меня во дворик. Обходим здание сада, собирая и относя в беседку найденные игрушки, оставленные с утренней прогулки. Идёт, мило ворча детством:

– Поразбросали, понимаешь! А им холодно. Они же обидятся и уйдут. А детки придут играть, а их нет. Что они тогда будут делать?!

И несёт, и укладывает, и убирает. Ищет веник. И только когда всё оказывается на своих – её местах, дает себя увести.

Дальнейший маршрут выбирает сама: мы идём на море. Идёт, щебечет. О том, что кушали, сколько, что рисовали. Начинает петь песенку, разученную с воспитателем. Сбивается. Замолкает. Выдумывает новые слова и поет снова, и снова. Идём мимо парка, в который мы давно не ходим. В парке грязном и непролазном. В парке с одной дорожкой разделённой пополам группой каменных медведей, разрисованных во все цвета радуги. Украшавших это замечательное место еще до войны.

Былая гордость балтийцев. С кинотеатрами и аллеями, скамейками и скульптурами, с кружками и занятиями. Всё в прошлом. Там хорошо только когда на море шторм. Тихо.

Вика тянет мимо древнего немецкого форта, окруженного глубоким рвом с водой. Сурово смотрящим грозными бойницами кровавого кирпича, прошедших войн.

– Ого-гоо-оо!!! – Это она кричит тут. Кричит всегда. Кричит потому что здесь замечательное эхо. Но только после садика. После сна.