Варенье из падалицы

Сладкий ресторанный тенор улыбнулся в зал и запел что-то вроде:

Бумажные цветы

недорогих романсов,

любимая моя,

прими из белых рук…

Овладев женщиной, ощущал себя, точно овладел миром.

Город Краснобайск.

– А правда, что английская королева курит «Приму»? Только из какого-то особого цеха, не то что мы?..

С таким злым выражением глаз, каким отличаются разве что школьные учительницы младших классов.

Под часами прохаживался мужчина лет пятидесяти с безобразным багровым шрамом на лице и с удивительной красоты осенним букетом в руке.

Лица японок – белые и неподвижные, как молоко в плоских фарфоровых чашках.

Это была редкостно красивая женщина. Той крайней, бросающейся в глаза мерой красоты, когда та уже граничит с пороком. И в разные минуты, в зависимости от настроения и выражения глаз, она казалась то по ту, то по эту сторону черты.

«У бабушки моей была горничная. Очень бабушку уважала. Когда родилась мама, у бабушки было так много молока, что оставалось.

И горничная с ним чай пила: не могу, говорит, чтоб барское молоко пропадало».

1971

У старого актера в его квартире на Чистых прудах часто собиралась молодежь: актеры, художники, просто барышни.

Однажды посреди такой ассамблеи он встал, обвел всех взглядом:

– Надоели вы мне все, ну вас на хер!

Вышел в соседнюю комнату – и умер.

Швейцар презрительно отвернулся, показав камергерскую спину.

Кошмарная джульеттина любовь.

Музейный экскурсовод обладал удивительным даром говорить готовыми формулами.

О писателе-земляке, например: «Это большой, жизненный, близкий народу талант». К экскурсантам-колхозникам обращался не иначе как «труженики полей».

Переводчик беззвучно, как рыба, шевелил толстыми губами на ухо послу.

Майор Кегебешкин.

– Ты мне в сыновья годишься!.. – Помолчав, прикинув: – В старшие!

У нас что ни дождь, так хождение по водам…

Вот и марсианские арки Курского вокзала посносили.

Рафаэль

Вагонные двери открылись, на мгновение стало тихо, и я услышал, как, входя за мной следом, он пробормотал: «Карету мне, карету!.

. хотя какая карета… метро…» Я оглянулся на эксцентричного старичка, тот заметил и тут же ко мне подсел. И сразу быстро заговорил, жестикулируя.

– Сделал портрет Есенина тридцать пять на сорок. Продал. Лицо вот такой высоты, – он показал пальцами. – Маслом. На грунтованном картоне. Картон в художественных салонах по 10 копеек штука.