Гордиев узел

– Тебе же при твоей работе без машины никак, сынок, – сказал отец, кладя две тысячи марок в коробку на кухонном шкафу, в которой Георг держал свои деньги. – Ты знаешь, мы с матерью всегда рады тебе помочь. Но сейчас, когда я на пенсии, а у твоей сестры ребенок…

Дальше пошли причитания, которые Георг слышал уже сто раз: неужели он не может найти другую работу, поближе и получше? И зачем он бросил свою профессию адвоката и уехал из Карлсруэ? И может, теперь, когда он расстался с Ханной, он все же вернется в Германию? Неужели у него не болит душа за своих стариков-родителей? В конце концов, в жизни есть еще кое-что, кроме самореализации и т.

 п.

– Неужели твоей матери так и придется умереть в одиночестве?

Георгу стало стыдно оттого, что его обрадовали две тысячи, а слова отца оставили равнодушным.

Бак был почти полный, масло он недавно доливал, фильтр заменил. Так что никаких технических проблем быть не должно. Он слушал шум мотора, как мать слушает дыхание больного ребенка.

Машина больше не дергалась. Но что-то где-то стучало. Или ему показалось? А теперь какой-то скрип или скрежет! Три недели Георг наслаждался непривычным состоянием – когда ездишь, не боясь ни маленьких, ни больших поломок. И вот все начинается сначала!

В Пертюи Георг остановился, купил на рынке кое-какие продукты и выпил пива в баре. Было начало марта, туристский сезон еще не начался. Палатку с прованскими травами, медом, горчицей и лавандой во всех видах, летом обычно с утра до вечера облепленную немцами и американцами, уже свернули, в других палатках тоже убирали товар.

Воздух под низкими тяжелыми тучами был теплым. Поднялся ветер и захлопал маркизами на окнах. Запахло дождем.

Георг с бокалом в руке стоял у входа в бар, прислонившись спиной к стене. На нем были джинсы, синий пуловер, потертая коричневая кожаная куртка и темная кепка. По виду и непринужденной позе его можно было бы принять за молодого фермера, который, закончив свои дела на рынке, решил совместить полезное с приятным.

Если бы не суровые морщины на лбу и у губ, глубокая ямка на подбородке и нервная усталость в глазах. Волосы его поредели. Он заметно постарел за последние годы. Раньше, когда он носил бороду, ему можно было дать сколько угодно лет, от двадцати пяти до сорока. Сейчас его тридцать восемь и даже чуть больше были написаны у него на лбу.

Упали первые капли. Георг вошел внутрь и подсел к Морису, Иву, Надин, Жерару и Катрин.