Камни прошлого

Но и такой расклад недурён: и тюрьмы счастливо избежал, и нырнул под тёплый бочок к леди-миллиардерше…

Мария Сигизмундовна резко затормозила и всем корпусом развернулась к мужу.

– Я по-вто-ря-ю, – голосом судьи, не допускающего никаких контраргументов, сказала она, растягивая слова, – нужно помочь Юлиану. Помочь! И брось брюзжать и удивлять мир своей банальной демагогией. В нашем обществе люди делятся на две категории. На тех, кто умеет жить, и кто умеет брюзжать и философствовать.

Она обернулась и пришпорила окриком уставшего Лаврищева:

– А ну, не падайте духом, поручик Лаврищев! Ходу, ходу, философ!

Они снова зашагали по лесной дороге.

В одной незримой связке: впереди (налегке) – неутомимая судья, за ней (навьюченный) – взмокший от пота следователь.

– А что за спешка с трудоустройством Юлика? – спросил Игорь Ильич. – Что, наш новоиспеченный Иммануил Кант полученное наследство уже профукал?

– Ты плохо знаешь моего сына, – не оборачиваясь, ответила Мария Сигизмундовна.

– Это я его плохо знаю?! – едва поспевая за супругой, воскликнул Игорь Ильич.

 – А кто все эти годы, пока он в Германии штудировал науки да похитителя камушков, этого Фридриха Ланге шугал по всей «бундесрепублик», кто был его связующим звеном с родиной? Я, его приёмный отец. Кто, наконец, диффенбахию, эту ядовитую гадость моей незабвенной тёщи, в его квартире поливал? Скромный следователь по особо важным делам товарищ Ларищев… Или – гражданин? А может быть, – господин Лаврищев? Звучит!

Мария Сигизмундовна только неопределённо хмыкнула в ответ:

– На господина ты, Ильич, со своей среднестатистической пенсией сильно не дотягиваешь.

И уже с нескрываемым сарказмом:

– Выперли со службы нашего принципиального и неподкупного, не предложив на поддержку пенсионерских штанов даже должностёнки магазинного сторожа…

«Яд, а не баба», – подумал Лаврищев, но жёсткую, хотя и справедливую реплику жены, пропустил мимо ушей, дальше развивая свою мысль о судьбе своего приёмного сына:

– Что, сказать нечего? Ладно, отучился, немецкий в совершенстве освоил, вернулся в родные пенаты – так начинай отдавать вложенное в тебя, работай! Тафай, тафай, камрат, как говорят немцы в плохих фильмах, арбайтен! Ан нет, два года прошло, как он закончил свой берлинский универ, и что? И ничего! Философствует… Но не в бочке, как Диоген.

А в своих бесконечных путешествиях по Тюрингии, Баварии, Саксонии, а потом эти странные поездки в Лондон…

– Он служит.