Астральный медальон. Хроники затомиса

Это мысленное повествование не имело ни начала, ни конца, да и действия его были для Андрея чем-то второстепенным: он просто старался представить своих героев как можно ярче, и страдал оттого, что это всего лишь туманные образы, которые нельзя ясно увидеть.

С другой стороны, он испытывал светлое томление от их выдуманных встреч, бесед, объятий, которые хоть и носили порой эротический оттенок, главное, что в них было – это невыразимое словами Гриновское Несбывшееся, которое можно было ощущать первый, третий, десятый раз и не утрачивать остроту ощущений.

Иногда мальчику казалось, что какие-то туманные сгустки чувств начинают жить самостоятельной жизнью и что уже не он хозяин их судьбы, но они сами диктуют ему эту бесконечную историю, словно своими мыслями и мечтами Андрей помогает им стать чем-то более материальным в этом мире, чем просто два эфемерных облачка, которые любят, но которым не дано по-человечески обнять друг друга.

Чем-то более вещественным были стихи, которые можно было по крайней мере записать, запечатлев на бумаге энергию чувств, и прочитать их кому-то, вызвать хоть какое-то понимание у близких, хоть как-то поделиться и обсудить хотя бы маленькую толику чувств, переполняющих его исстрадавшуюся неведомо чем душу.

Естественно, полного понимания у друзей и родных он не находил – но был хотя бы малый отклик на то, что он писал, все же был хоть какой-то диалог, так как полного одиночества душа не выносит. Как сказал классик: «Одиночество хорошо тогда, когда есть человек, которому можно рассказать, как ты одинок».

Надо ли говорить, что с точки зрения поэтического мастерства стихи никуда не годились, и море чувств, обуревающих мальчика, не находило достойного выражения в этих неумелых виршах.

Немногочисленные слушатели, которым Андрей решался их прочесть, как правило, отделывались дежурными похвалами и не улавливали второго дна этих стихов, но для мальчика они были закодированными ощущениями, которые он испытывал в тот или иной день, дорогими, как родные дети.

Попутно он украшал блокнот маленькими рисунками и любил часами перечитывать стихи и рассматривать картинки своего драгоценного блокнота.

И снова ему начинало казаться, что эти исчерканные странички – маленькие оконца в какой-то родной и прекрасный мир, в котором он когда-то жил и любил, в котором нет места серым будням и мучительным мыслям о бессмысленности существования.