Череп Чёрного Колдуна

Продетая в большую иглу маленькая, ниткой заплетается на шестьсот шестьдесят шесть узлов справа налево.

Да так, чтобы в результате все узлы вместе сплели вокруг большой иглы узор, по виду – копия сердца.

Слова при этом Навислав говорил такие:

– Плетись, плетись, извивайся, крутись, крива тропа, без оглядки, сама вкруг себя в непонятки! Не будет отныне никакого Пути куда-либо дойти! А кто пойдёт, тот пропадёт, никуда ему не деться: схватит Смерть за сердце, и с муками долгими убьёт иголками!..

Ну, и не стало Пути, одни чащи непроходящи да непролазны низины, сплошь болота-трясины.

Зато Избу поставил – ох, непростую!

Такую Избу, что и описать невозможно.

Например, заставив деревья самих себя из земли выкорчевать, кору, ветви, сучья скинуть, обтесаться, обстругаться, брёвнами в стены сложась, полы досками выстлав, из самих себя рамы-потолки сварганить, и крышей всё это завершить.

Или, вот ещё: призвал, понимаете, песок речной самостоятельно по личному его, песка, решению, в костре на огне обжечься, да не просто так, а с последующим доведением себя до тончайшей прозрачности стекла оконного.

Хорошо вышло.

Красиво, добротно и основательно.

С питанием тоже решил соразмерным образом.

Звери шли по заклинанию к Избе Навиславовой, шкуры на ходу с себя снимая, а уж к крыльцу подойдя, потрошились, на части тушки своей резались, в погреб на холодок ложились, и ждали с нетерпением мгновения, когда из них яства для Навислава изготовятся самым волшебным образом.

Грибы шли строем в колонну по три, с песней лихой:

– Эх, туды-растуды,

Наши ратные труды!

С песней громкою грибы

Маршируем до Избы!

Эх, кубыть-раскубыть,

Маринованными быть,

Мы, судьбой довольные,

Станем малосольные!

Лучше нету нам подарка,

Чем на сковородке жарка,

Или, на худой конец,

В котелке грибной супец!..

Огорода, правда, не разбивал.

Зачем?

Огурцы-помидоры, морква с редискою и лучок-чесночок с прочей укропно-петрушечной братией лез по приказу Навислава из специально отведённого в погребушке земельного участка зимой и летом, сей момент, едва Навислав пальцами щёлкнуть успевал.

С одной только картошкой бывали трудности: своенравная больно!

Однако Навислав ей пару раз колорадского жука в наказание подпустил в свежую ботву, так что, смирилась, и стала послушнее монашки в строгом монастыре.