Сказ о рыбаке и рыбке желтой

Не веря своим глазам, и, не спуская глаз с Полкана, дед потянулся за бутылкой. Пес на секунду отвлекся от мосла, зажатого между лап, глянул на своего спутника. Дед, широко размахнувшись, что было сил, метнул бутылку с остатками самогона на другой берег Веселки.

– Матерь Божия, да что же это я! – Воскликнул Василий Пантелеевич такой оплошности. Бутылка, провожаемая взглядами рыбаков, чуть не долетев до другого берега Веселки, плюхнулась в воду. – Да что же это я! Бесовщина какая-то. Полкан, – призывая в свидетели, обратился к своему спутнику, принявшемуся грызть свой мосол, – это что за хреновщина такая? Это как же так…? А? Там почитай еще больше половины оставалось. Нет, определенно бабка чего-то в самогон запустила. Ну, старая карга…

2

Настроение улетучилось вслед за исчезнувшей в водах Веселки бутылкой. Василий Пантелеевич, понаблюдав некоторое время за недвижным поплавком, решил, что на сегодня с него хватит. Смотав удочку, направился домой, удрученный испорченной рыбалкой. Пес, захватив свой мосол, поплелся следом.

На околице у крайней избы дед встретил своего старого друга Ефима, со свертком. Хотел, было, рассказать ему о своей оплошности, но вовремя одумался. Ефим тяжело переживал бы и просто разлитый самогон, а уж утопленную им собственноручно пол-литру, пусть и не полную, не простил бы.

– Обратно ужо?

– Да, язви ее к …

– А где рыба?

– Да ну ее к лешему, не клюет.

– А я к тебе, – Ефим, заговорчески подмигнув, заголил край свертка, показал горлышко бутылки, заткнутое свернутой бумагой.

– Ну, дык это, пойдем, вона за дом.

За домом Василий Пантелеевич достал оставшийся кусок хлеба. Протянул Ефиму, приложившемуся к бутылке.

– Вот, еще на закусь трохи осталось.

– Крепкая зараза, – отщипнув кусочек хлеба, Ефим передал сосуд товарищу, – карбиду, поди, Верка больше меры набодяжила.

– Кррепкая, – подтвердил Василий Пантелеевич, вспомнив недавний печальный опыт, спросил настороженно, – не потравимся?

– Щас проверим, – Ефим обернулся к псу, занимавшемуся поодаль своей костью, – Полкан, третьим будешь?

Отломив кусок хлеба, Ефим с ухмылкой уж хотел привычно плеснуть на него самогону под пристальным взглядом Полкана. Вдруг бутылка вывернулась из рук, сверкнув зеленоватым стеклом, жалостно хрустнула о некстати валявшийся под ногами камень.

– Е… – непечатные выражения слились в длинную витиеватую тираду. Ефим в своей пространной, эмоциональной речи уделил внимание всем. Знакомым и незнакомым.