Одна ночь

А было оно подобно полной луне, или голове белого сыру, или сахару, красоты необычайной, с чёрными бровями, и насурьмленными ресницами, похищавшими тысячи взоров. И она метнула в него взор, поражающий, как острая сабля, и рыцарь из дальних стран покачнулся, и руки его опустились, и копье и сабля выпали из них на землю, потому что он не мог больше удержать их от великой слабости и уронил. И он заплакал и произнес такие стихи:

Кострища застоявшихся надежд,

Надежды застоявшихся костров,

Надои ненадеванных задов,

Погосты покосившихся костей,

Кокосы покатившихся путей,

Котята затупившихся когтей,

Кострища застоявшихся надежд.

И он упал с коня, и его покрыло беспамятство. Но, пока Витт-эс-Сенья сошла с коня и подошла к нему, он очнулся и произнес такие стихи:

Слепые тщетно ловят сон. Стопы их толще макарон.

Супы их тоньше, чем стакан. И чище пищи нотный стан.

Скупые слюни точит слон. Сопи и дай сопеть другим.

Носы тихи сифон их дым. "Тупые" – лестно судит сын.

Сверхнеобщительный Пифон. Садист сегодняшний Варон.

Сварили щей ну полный кан. Свалили в щель пустой сезон.

А произнеся эти нанизанные стоки, он заплакал, и его покрыло беспамятство. И тут Витт-эс-Сенья подошла к нему и ударила его саблей по шлему. Но шлем выдержал удар, а сабля разлетелась на тысячу кусков. А он от удара очнулся и произнес такие стихи:

Кошмар на улице каштанов.

Сазан на улице казанов.

Капкан на улице канканов.

Базар на улице мазаров.

Шайтан на улице изаров.

Квазар на улице пульсаров.

Кальмар на улице кайманов.

Комар на улице катранов.

Каштан на улице кошмаров.

А потом он заплакал великим плачем, и его покрыло беспамятство. Тогда царевна взяла своё копьё обеими руками и ударила его копьём в грудь изо всех сил, и оно пробило панцирь, и вошло в грудь рыцаря, и пронзило его сердце, и пробило панцирь на его спине, и ушло на два фута в камень, и сломалось в руках у царевны, так что она, сама того не желая, пала на грудь пронзённого рыцаря, и её доспехи залила кровь, хлынувшая струёй из его раны. И умирающий рыцарь очнулся, лишённый своего любящего сердца, и ему захотелось жить, и он произнёс такие стихи:

Бесила мышонка

Бетономешалка.

Шумела бетонка.

Енота не жалко.

А сказав эти стихи, он закричал великим криком и умер, полный бесплодных сожалений, по воле Аллаха. А звали его Гиб ибн Бон, но имени его никто не знал, и стихов его никто не понял.