Порт-Артур – Токио

Даже рядом не лежали…

Вот такой мой тебе рассказ. Извини, не обошелся без банальностей и ничего, наверное, нового для тебя на этот раз не открыл. Думаю, ты и сам что-то подобное в себе уже давно заметил. Хотя как давно? С полгодика примерно… Или я неправ?

Немного помолчав, Балк вздохнул, опрокинул еще стакан, возможно, поминая всех тех, кто с войн, что он прошел, не вернулись. Потом задумчиво продолжил:

– А вот немного того, чего ни у кого не встречал или так было только у меня… Во время боевых, причем не только в деле, а и на весь период нахождения в зоне боевых действий, снижается мировосприятие.

Ну, слух-то понятно, что садится, все-таки стреляют. Но при этом снижается и цветность. Я все окружающее видел, как с серо-черным фильтром. Правда, и так ярких цветов немного, но даже огонь какой-то с серым налетом. И кровь сразу бурая, а не алая, а ведь из артерий должна бить алая. И запахи все словно прибиты. Но можно объяснить: сам воняешь потом, опять же, гарь все время, мертвечина, что по первости своим «ароматом» кого угодно выворачивает.

И тактильные ощущения снижены: ну, руки и морда все время грязные, остальное тоже не очень чистое под одеждой и бронетюфяком.

– Под чем? – переспросил Михаил.

– Бронежилет. Его нам здесь тоже вводить придется, но лучше прямо перед большой войной, – поправился немного смутившийся некстати вброшенным анахронизмом рассказчик. – Аналог тех кирас, что моряки-артиллеристы уже сейчас получают, только вместо тяжелой цельной и жесткой металлической пластины там более «умная» гибкая и многослойная конструкция, вдобавок более легкая.

А вообще, если спросить, что больше всего запомнилось и что одинаковое на войне и в двухтысячном, и в тысяча девятьсот четвертом, – это грязь. Непролазная, сплошная грязища. Летом – пополам с пылью, зимой – пополам со снегом. Может, это потому, что кругом, что в Чечне, что в Маньчжурии, все ж таки Россия. Но мне думается, что просто на войне всегда так. Вот поэтому я и люблю корабли. Тут по-любому чище…

– Простите, господа… – Дверь в салон неожиданно широко распахнулась, и заглянувший в нее Кирилл Владимирович, слегка запинаясь, проговорил: – Наш Степан Осипович пришел в сознание.

У него в каюте там сейчас Всеволод Федорович. Он попросил вас немедленно прийти. Пойдемте же, скорее!

* * *

– Вот так, Всеволод Федорович, дорогой… Попало мне изрядно, как видите…

– Степан Осипович, слава богу, вы очнулись!

– Да уж… Про самочувствие только не спрашивайте.