О прекрасном в музыке

Эти свойства предмета, составляющие эстетическую сторону жизни его, раз они намечены ясно сознанным и понятым художественным созерцанием, раз они выделены из числа других свойств его, и могут быть мыслимы существующими сами по себе и изучаемы эстетиком; ибо они существуют в действительности. Так, по нашему мнению, следует понимать положение автора. Это, впрочем, и подтверждается всем его трудом, который мы печатаем.

Так как психический акт, названный художественным созерцанием, выделяет эстетическую сторону, подлежащую исследованию, из всех прочих сторон предмета и самая сила возбуждения этого психического акта составляет неустранимый элемент жизни прекрасного, то прежде всего должны быть определены свойства и сущность художественного созерцания вообще и силы, возбуждающей его.

Поэтому, хотя прекрасный предмет, и существуя сам по себе и имея свою самостоятельную жизнь, как предмет прекрасный, требует, как такой, объективного изучения, тем не менее эстетика все-таки коренится в психологии. Так и быть должно, потому что художественно-прекрасное есть продукт особого творческого акта человеческого духа, результат движения и деятельности самых глубоких основных духовных сил. Поэтому нельзя согласиться с автором, что изучение прекрасного будет совершенствоваться по мере своего приближения к методу естественных наук. В исследовании эстетика психология входит существенными элементами, при изучении же природы внешнего мира не предстоит надобности углубляться в психологические вопросы. Мы имели пример результатов такого объективного изучения прекрасных произведений в теориях французских классиков. Изучая великия произведения древних поэтов, как внешние предметы, независимо от творческого акта души, их создавшего, классики извлекли из них форму. ты и правила, следуя которым можно было, по их мнению, создавать трагедии, равные по достоинству Софокловык. Если результаты, добытые тогдашними французскими эстетиками, грешат формальным схоластическим своим характером, то современные нам эстетики, следуя методу естественных наук, грешат другою крайностью – грубым реализмом, чему примером может быть и эстетика высокодаровитого романиста Зола. К счастию, г. Ганслик избег этой крайности и в печатаемом нами сочинении не остается на почве естествоиспытателей. Он еще более удовлетворил бы своей задаче, если бы выяснил понятие о художественном созерцании, которое он так резко выделил из прочих чувств, но он не сделал этого.