Воспитание школы

Он говорил неслыханные вещи, поэтому на него не могла не ополчиться казарменная педагогика. Да и сегодня многие ли с ним согласятся и, главное, многие ли из нас готовы за ним последовать?

«…своих детей надо оставить в покое…»

«…нельзя разоблачать детей, что бы они ни совершили…»

«…иногда приходится спасать детей от детского сада, от школы, от порядка…»

«…в школе нельзя публично обсуждать детские поступки и слабое учение…»

«…детей нельзя упрекать…»

Последняя его статья в «Литературной газете» так и называлась: «Не упрекай…»

Газета, созданная в 1992 году Соловейчиком и названная им «Первое сентября», находилась в странной изоляции от печатного рынка.

Её было не купить в киоске или на газетном развале в метро. Наверное, в этом есть вина самой соловейчиковской газеты, абсолютно неприменимой и ненужной в быту, необходимой лишь в бытии.

Ведь в ней не было ни криминальной хроники, ни политики, ни программы телевидения.

Только мысль и чувство. Когда газета для учителей и родителей только задумывалась, Соловейчик твёрдо решил, что в ней не будет даже фотографий. «Но почему же?» – недоумевали поражённые таким радикализмом коллеги. «Фотографии, – объяснял Соловейчик, – занимают место, оно нам нужно для мыслей».

В этом не было позы, желания прослыть элитарным. Только жалость к учителю, заторканному, уставшему. Всё, что не могло поддержать его, дать ему пищу для ума и сердца, Соловейчик отсекал, не считаясь ни с очевидной выгодой, ни со сложившимися традициями.

«Чем горше жизнь, тем милосерднее должны мы быть… Как я бы хотел, чтобы каждый номер нашей газеты был маленьким актом милосердия… И даже то, что мы о многом умалчиваем, иногда равно милосердию…»

Свою последнюю книгу он так и назвал – «Последняя книга». Это был шаг бесстрашный и страшный. Мне и сейчас кажется, что нельзя было так называть эту книгу – очень светлую, местами даже весёлую, полную счастливых воспоминаний и размышлений.

Но, как говорил Соловейчик, «счастье вообще удел мужественных людей», и, возможно, поэтому я чего-то не понимаю.

А в книге столько доверия к читателю, столько стремления его обнадёжить. После этой книги, вопреки её грустному названию, хочется жить светло, безунывно, деятельно. Вот и Жак Паганель возникает в «Последней книге» – на сто шестьдесят девятой странице.